На дне второго сундука ее рука коснулась грубой, тяжелой одежды, но сверху обнаружились более изящные, легкие вещи. Елизавета взяла первую попавшуюся, чтобы рассмотреть ее при свете луны и лампы. Всего-навсего вуаль со скатанной вручную каймой и искусной вышивкой по краям. Принцесса сощурилась, чтобы различить рисунок. Декоративное кольцо из каких-то листьев, по стилю очень напоминавшее вышивки, которые они раздобыли раньше… и творения Би Поуп. Может быть, это листья какого-нибудь ядовитого растения? Они чем-то походили на трефовую масть на картах или… клевер, трехлистный клевер. Елизавета пожалела, что рядом с ней нет Мег, которая могла бы их распознать. В каждом углу вуали было что-то еще: крошечное сердце, пронзенное стрелой, с которой капала кровь.

Елизавету затрясло еще сильнее. Она обливалась потом, но зубы стучали от озноба. У всего этого был какой-то смысл, смысл, который она никак не могла уловить. Если эти вуали носят для маскировки, а не из скромности и не в угоду моде, Она должна быть кем-то, кого люди знают в лицо. Нед докладывал Елизавете, что в Баши-хаус наведывалась женщина в вуали. Отравительница наверняка живет здесь, Уолдгрейв дает ей защиту и поддержку. А раз так, Она осквернила спальню Анны Болейн, чтобы лишний раз отомстить принцессе Елизавете. Но за что именно отомстить?

Когда Елизавета засовывала вуаль в наволочку, носок ее сапога задел что-то твердое под кроватью. Она упала на колени и вытащила кожаную, обитую латунными гвоздями шкатулку, узкую, но длинную, как рука. Принцесса попыталась поднять ее, но та оказалась тяжелой. Когда она сдвинула шкатулку с места, внутри что-то зазвенело. И тут Елизавета услышала, как дверь в спальню со скрипом отворилась.

Елизавета повалилась на колени за кроватью. Парчовое покрывало ниспадало до самого пола. Принцесса приподняла его и начала заползать под полог, втаскивая за собой наволочку с украденными вещами. Запах сушеных растений, которые она потревожила — или просто пыль — затруднял ее дыхание. Зажатая между полом и кроватью, Елизавета не могла зажать нос пальцами.

Комнату огласило громкое чиханье. Она попалась. Придется под личиной юноши с боем выбираться отсюда или назваться с риском…

Лихорадочный поток ее мыслей оборвал шепот:

— Робин, ты здесь?

Елизавета снова чихнула, вылезла из-под кровати и встала, вытирая слезящиеся глаза.

— Пропасть, Нед! Почему ты сразу меня не окликнул? Я уже подумала, что меня поймали в этом втором Баши-хаусе.

— Что? Она здесь? — сказал Нед, изумленно разглядывая свисавшие с потолка травы.

— Она занимает эту комнату и сейчас, несомненно, возвращается назад.

— Если мы не поторопимся, то останемся в этой комнате. Они заходят в дом, всем скопом.

Пнув кожаную шкатулку обратно под кровать, Елизавета опять услышала приглушенный звон стекла. И здесь пузырьки, подумала она и быстро вышла за дверь вслед за Недом.

— В этой комнате никто не живет, — объяснил Нед, толчком открывая дверь, расположенную прямо напротив. Она тоже заскрипела. — Мы посидим здесь, пока они не разойдутся, а потом спустимся вниз, прежде чем…

Но когда он пересек маленькую комнату и открыл единственное окно, они услышали недвусмысленный стон и грохот поднимаемого моста, затем громкий удар и его отголоски в ночной тишине. Елизавета быстро закрыла дверь и подошла к окну.

— Паршивые испанские прихвостни, ублюдки, предатели, — процедила она сквозь зубы, заглушая проклятия, которые, в свою очередь, бормотал Нед. — Я думала, они просто поставят часовых снаружи, но они заперли нас тут.

Они услышали голоса в коридоре и встали на колени за кроватью, на случай, если кто-то откроет дверь и заглянет внутрь. Елизавета зашептала Неду почти в самое ухо:

— Я думала, что, в крайнем случае, если закроют мост, мы спрячемся внизу, а потом выберемся через окно. Если они задержатся в коридоре или оставят слугу караулить вход, нам предстоит затяжной прыжок отсюда в ров.

— Дай-то Бог, чтобы здесь, как в Айтем Моуте, на этом берегу рва была лодка.

— Я же велела тебе следить за ними, чтобы мы могли заблаговременно спуститься вниз.

— Провалиться мне, лорд Робин, на этом месте, а еще вы говорили, чтобы я обыскивал сундуки и ящики. Вы и впрямь делаете из меня дурака.

Елизавета пропустила насмешку мимо ушей.

— У меня тут письма и другие вещи, которые крайне нежелательно макать в воду — не говоря уже обо мне самой.

— Ну и поскольку весь этот, с позволения сказать, план придумал я…

— Прикуси свой острый язычок и слушай!

Повелительный мужской голос зазвучал в коридоре, совсем близко от их двери. «Очевидно, сэр Эдвард Уолдгрейв, — подумала Елизавета. — И возможно, с женой», — с той стороны доносился еще один, женский, мелодичный, но гораздо более слабый голос.

Продолжая низко пригибаться к полу, Елизавета встала на ноги и на цыпочках подкралась к тяжелой двери. Слова мужчины можно было разобрать; слова женщины — нет.

— …не исключено, что это очередной поджог, устроенный кентскими протестантами, которым не по нраву, что мы преданы королеве.

Невнятное бормотание женщины.

— Сомневаюсь. И что с того, что она гостит у своих сторонников в Айтеме? Готов спорить на этот замок, что тут постаралась местная деревенщина.

Елизавета сжала руки и уткнулась в них подбородком. Речь идет о ней. Женщина, как видно, считает, что она могла подослать кого-нибудь — или явиться лично.

— Право же, — с нарастающим волнением продолжал мужчина, — ее величеству королеве Марии следует сжечь весь этот кентский сброд. Они нарушают католический обет и прячутся по норам, надеясь, что болейново отродье протянет до того часа, когда корона упадет прямо в ее красивые белые ручки. Святое распятие, если бы только у Филиппа и Марии родился ребенок!

Женщина заговорила снова, возможно, о пожаре. Елизавете ужасно хотелось приоткрыть дверь и выглянуть наружу, но тогда заскрипят петли и их поймают. Как было бы хорошо распахнуть дверь и назваться, бросить обвинение им в лицо, но это будет еще большей глупостью, чем та, которую она уже совершила этой ночью.

Елизавета попыталась заглянуть в замочную скважину. Ей мешал ключ, торчавший с внутренней стороны. Принцесса медленно вытащила его из скважины и прильнула к отверстию.

Может статься, что эта женщина вовсе не жена сэра Эдварда, а главная отравительница, ибо она стояла у двери в спальню Анны Болейн. Черт бы побрал этого Уолдгрейва, за его широкими плечами ничего нельзя было разглядеть. Надеясь расслышать голос женщины, Елизавета прижалась ухом к замочной скважине как раз в тот момент, когда до ее слуха донесся голос сэра Эдварда, отвечавшего на последнюю реплику собеседницы.

— Да уж, такое очистительное пламя будет ничем не хуже костров королевы. Огонь святого Антония, говорите? Представляю себе эту картину, — продолжал раскатистым голосом Уолдгрейв. — Трупы, лежащие повсюду, как те хэтфилдские кролики, о которых вы рассказывали, многочисленные, как ваши пчелы, только на этот раз пострадают сторонники Болейнов…