Через несколько минут, за которые ей удалось воспроизвести только смутный аромат яблока, она сдалась. Пусть и неудачная, попытка отвлечься достигла цели. В промежутке Грейс сумела высвободить несколько проводов из хаотической путаницы. Она подивилась плодам своего труда, после чего проверила каждый проводок, дабы убедиться, что все лампочки на месте и не перегорели.

За последние несколько дней елка прочно обосновалась в доме, расположившись в нем как гость с кучей багажа. Казалось, она выросла с тех пор, как Кейн поставил ее. Грейс сдвинула мебель, чтобы дать ветвям возможность раскинуться пошире, и понадеялась, что елка прекратит свою экспансию.

Развешивать гирлянды оказалось проще, чем ожидала Грейс. Она соединила концы, следуя естественному направлению ветвей, и вот наступил момент, когда можно было втыкать вилку в розетку. Елка вспыхнула разноцветными огнями. Отступив на несколько шагов, Грейс окинула ее восхищенным взглядом. Скоро лампочки начали мигать в идеально точной временной последовательности, что выглядело для Грейс как подражание звездам и в некотором смысле даже превосходило их беспорядочное мерцание.

Закончив работу, она почувствовала, что устала; разлившийся над парком бледный свет возвестил о приближении утра. Грейс приготовила кофе для Хосе, отнесла его вниз и, окончательно вымотавшись, снова легла.

Грейс забыла, что этим утром должна прийти племянница Марисоль, поэтому удивилась, когда ее разбудило гудение пылесоса. Она посмотрела на часы. Было почти одиннадцать. Грейс вскочила с кровати, вспомнив, что по недосмотру не оставила никаких новых свидетельств пребывания Лэза в квартире. Лэзова сторона кровати выглядела зловеще нетронутой: подушки сложены ровной горкой, стеганое одеяло не смято. Она сбросила одеяло, разворошила простыню, скрутив ее наподобие воронки торнадо. Лэз спал беспокойно, часто вытягивался наискось через всю кровать, и подушки оказывались на полу. Грейс, напротив, могла всю ночь проспать в одном положении. Поутру с ее стороны надо было всего лишь слегка пригладить покрывало и взбить подушки; тогда вообще трудно было сказать, что здесь кто-то спал.

После нескольких завершающих мазков — бритва Лэза и тюбик зубной пасты в мусорном ведре; непочатая коробочка мятных таблеток на ночном столике; дартмутский спортивный свитер, когда-то черный, а теперь выношенный до какого-то серовато-зеленого цвета, перекинут через спинку стула — мизансцена была готова. Грейс сознавала, что делает все это больше ради самой себя, чем ради племянницы Марисоль, на которую ее пристальное внимание к мелочам не могло произвести эффекта, поскольку она не была хорошо знакома с привычками Лэза.

Грейс нагнулась, чтобы выудить из-под кровати овчинные шлепанцы Лэза, и ей вдруг захотелось примерить их. Конечно, они оказались велики. Пальцы Грейс утонули во вмятинках, которые пальцы мужа оставили в толстом меху. Ногам стало жарко. Лэз носил эти шлепанцы постоянно, жалуясь, что у него зябнут ноги, но все же предпочитая эстетику голых полов или небольших ковриков однообразию цельного коврового покрытия. Однако под давлением он признавался, что его просто путает кажущееся постоянство ковровых покрытий.

За исключением кухни, каждый квадратный дюйм пола в квартире родителей Грейс, даже в кладовках и ванных комнатах, был покрыт толстыми шерстяными берберскими половиками. Ступая по ним, Грейс чувствовала себя дома. Отец даже потратился на промышленный шампунь для ковров, который каждый месяц с молитвенным видом извлекал на свет.

Однажды Грейс с Лэзом, путешествуя по Марокко, зашли в местный ковровый магазинчик. Множество великолепных ковров свисало с потолочных балок, другие были высокими кипами сложены на полу. Лэз сказал хозяину лавки, как ему нравится, что при любом переезде ковер можно просто скатать и взять с собой.

Прихлебывая мятный чай, Лэз указал на маленький коврик. Хозяин встряхнул коврик и осторожно бросил на пол. «Ну, этот даже в рюкзак уместится», — пошутил Лэз, заставив хозяина улыбнуться. Заметив выражение лица Грейс, Лэз обнял ее одной рукой и прижал к себе. «Не волнуйся, Грейс, я и тебя туда посажу… если место останется, — сказал он со смехом. — Откуда знать, а может, это ты меня бросишь. Но тогда тебе понадобится шесть мест багажа, не считая билетов для твоей семьи. И не забудь про Шугарменов. Путешествуй налегке — вот мой девиз. Если я тебя чему-нибудь научу, то именно этому».

Грейс сняла шлепанцы и поставила так, будто Лэз только что сбросил их. Потом нагнулась — разгладить пыльную бахрому. Выпрямившись, она внезапно почувствовала острую боль в правом боку. Она сделал три глубоких вдоха и выдоха, и боль утихла.

Оглядев комнату и восхитившись своей работой, Грейс решила, что, вполне вероятно, она загубила в себе талант режиссера или, по крайней мере, художника-оформителя. Комната выглядела как диорама в натуральную величину. Играя роль смотрителя музея, Грейс сочинила название: «Семейный портрет, ок. 1999». Потом приоткрыла дверь, чтобы создать наилучший угол обзора. Не хватало только бархатного шнура, как в музеях.

Когда Грейс вошла в кухню, племянница Марисоль, Долорес, чистила серебро. На Грейс были черный свитер и брюки, недавно прибывшие из химчистки и поэтому немного жавшие.

— Buenos dias[7], сеньора Брукмен, — улыбнулась Долорес.

— Доброе утро. Славная погода, правда? — сказала Грейс.

— Да, — кивнула Долорес, — но hace mucho frio[8].

Грейс заметила, что на Долорес все та же синяя курточка.

— Пожалуйста, зови меня Грейс.

— Конечно, сеньора Грейс.

Долорес отнесла серебряную чашу в столовую и поставила ее посередине стола. Прежде чем Грейс успела что-нибудь сказать, Долорес нажала выключатель. Свет в столовой и во всей квартире мгновенно вспыхнул и тут же погас.

Когда Грейс позвонила, чтобы вызвать монтера, комендант ответил, что немедленно пошлет кого-нибудь наверх — явно одного из множества молодчиков, охочих до щедрых рождественских чаевых.

Монтер явился в считанные минуты и, как в прошлый раз, снял ботинки, хотя Грейс куда больше нравились следы подметок на полу, чем вид его канареечно-желтых носков. Вскоре квартира опять засияла лампочками от «дюро-лайт», и елка в гостиной вспыхнула всеми огнями.

— В следующий раз, если вам понадобится заменить реостат, не забудьте выключить прерыватель тока, — посоветовал монтер, нагибаясь, чтобы надеть ботинки. Грейс заметила, что это были не его обычные рабочие башмаки, а пара начищенных до блеска модельных туфель, что в сочетании с синим мешковатым комбинезоном придавало ему чаплиновский вид. Он выпрямился и немного помялся, пока Грейс не сунула ему двадцатидолларовую бумажку и не пожелала всего доброго.

После ухода монтера Грейс проверила реостат в гостиной. Она подвигала его ручку и испытала полное удовлетворение после того, как свет от «дюро-лайт» сначала потускнел, перейдя в ровное, успокаивающе-оранжевое свечение, а потом разгорелся ярче. Краешком глаза она видела странные вспышки в гостиной, похожие на беззвучные молнии летней грозы. С испугом она поняла, что елочные гирлянды, равно как и подсвечники на скатерти обеденного стола, и лампы на приставных столиках, меркнут и разгораются в унисон с «дюро-лайт».