Это была самая странная и самая неприятная командировка из всех, в какие его до сих пор посылали. В свое время ему довелось побывать во многих и далеко не всегда приветливых углах света. Его пожирали заживо москиты в Камбодже, в Чаде во все отверстия тела забивался горячий песок, а в Парагвае по аппаратуре ползали полчища скорпионов. Но то, что творилось здесь, просто не лезло ни в какие ворота. Застрять на крыше мира, в сотнях миль от какого-либо подобия цивилизации, в краю ледяных бурь и белых медведей, на древней вонючей военной базе, да еще зная, что вся проделанная работа может пойти псу под хвост…

Дойдя до перекрестка, он остановился, сверился с картой и повернул направо.

Но самое худшее было в другом. В том, что раньше просто дерьмовая ситуация внезапно стала смертельно опасной.

Что он, собственно, тут делает? Когда Конти давал ему свое поручение, Туссен был настолько ошеломлен известием о гибели Питерса, что смысл слов режиссера до него по-настоящему не дошел, зато теперь, когда он шагал по безмолвному коридору, начал доходить в полной мере. «Просто замечательно, — подумал он. — Вот только возражать уже поздно».

В этом крыле базы Туссен был лишь однажды, вчера, когда без особого энтузиазма искал пропавшую тушу. Похоже, тут в основном размещались приборы, по крайней мере, если судить по облупившимся надписям на дверях. Остановившись возле двери с табличкой «Комплекс преобразователей, резерв 1», он потянул за ручку. Заперто. Он двинулся дальше.

То, чего хотел Конти, отдавало каннибализмом. Беспрецедентно неправомерные съемки погибшего члена операторской группы. Коллеги, который мертв и не может ничего возразить. Вопиющее вторжение в личную жизнь. Что скажут родные Джоша?

С другой стороны, убеждал себя Туссен, телекомпанией заправляют не дураки, уж они постараются, чтобы все получилось и достаточно впечатляюще, и не слишком кроваво. К тому же не стоит забывать, что Конти прекрасно соображает, что делает. Да, он художник, которого может и занести, но притом очень оборотистый малый. Если существует хоть какой-то способ извлечь пользу из разверзшейся катастрофы, он его не упустит. Несколько успокоившись, Туссен напомнил себе, что и его репутация тоже чего-нибудь стоит. Ради нее можно рискнуть, спрятав в карман щепетильность.

Лампы дневного света теперь попадались все реже, тени вдали сливались в одну, очень черную, но он не пойдет в этот мрак. Надо подумать еще вот о чем — наконец-то перед ним поставили по-настоящему уникальную, единственную в своем роде задачу. Никто об этом не знает, только он сам и Конти. Еще одно перо в шляпе, хорошее дополнение к деловому портфелю. До сих пор Туссен занимался второстепенной работой, снимая вставки и задние планы, постоянно пребывая в тени. Первым всегда был Фортнем. Теперь появился шанс его потеснить. Следует, пожалуй, дополнить съемку звуковым комментарием — телекомпании это может понравиться, что лишь прибавит ему, Туссену, веса.

Дойдя до второго пересечения коридоров, он снял крышку с объектива камеры, включил ее, настроил частоту кадров, дополнительное освещение и фокус, проверил баланс белого цвета и экспозицию, воткнул провод микрофона в разъем. Он сделает один длинный кадр — сперва панорама приемной, затем смотровой, затем обход тела со всех сторон, несколько крупных планов, возможно на несколько секунд откинув простыни, в которые вроде бы завернут Питерс. И все. Вполне хватит полутора минут, и материал надежно запишется на жесткий диск. Как там сказал Конти — вошел, снял, ушел.

Туссен свернул за угол. Вот она — вторая дверь слева. Сунув схему в карман, он поднес к глазу видоискатель, направив луч света от камеры вдоль коридора на закрытую дверь лазарета.

Внезапно в голову ему пришла неприятная мысль. Что, если лазарет заперт? Конти вряд ли это понравится.

Он поспешно подошел к двери, глядя на ходу в видоискатель. Первая же попытка позволила его напряженным нервам слегка расслабиться — дверь подалась. Протянув руку, он нашарил выключатель и включил свет.

Опустив камеру, Туссен снова окинул коридор быстрым взглядом человека, сознающего, что он делает нечто постыдное. Но вокруг не было никого. И ничего не происходило, если не считать того, что у него вдруг зашевелились волосы на затылке и слегка зазвенело в ушах. Возможно, он просто долго не принимал лекарство, снижающее давление.

Пора. Негромко откашлявшись, Туссен снова приставил глаз к видоискателю, нажал кнопку записи и распахнул дверь.

— Вхожу, — сказал он в микрофон.

Быстро шагнув внутрь, он снял панораму загроможденного помещения, стараясь держать камеру ровно. Сердце его билось быстрее обычного, движения стали резкими и отрывистыми. Он обругал себя за то, что не прихватил штатив, но потом решил, что любительский подход как раз подойдет для подобной сцены. В лаборатории можно будет добавить несколько цифровых фильтров, имитировать зернистую съемку дешевой камерой, будто кто-то снимал тайком…

В видоискателе появилась дверь в соседнюю комнату. Конти говорил, что тело находится именно там.

— Тело в соседнем помещении, — пробормотал он в микрофон. — За приемной.

Туссен почувствовал, как учащается в такт сердцебиению его дыхание. Полторы минуты. И все. Вошел и вышел.

Он двинулся вперед, ведя камерой на ходу налево и направо, стараясь ни обо что не споткнуться. Желтый конус света проник в черный прямоугольный проем. Снова пошарив по ближайшей стене, оператор щелкнул старомодным громоздким выключателем.

Вспыхнула лампочка, и изображение в видоискателе превратилось в сплошной белый фон. Дурацкая ошибка — следовало включить свет до того, как войти, чтобы дать камере время сбалансировать яркость. Когда белое пятно разошлось и появились очертания комнаты, он увидел стоявший посреди нее стол, на котором лежало тело, плотно завернутое в пластиковые покровы. С боков кокона сползали темные тонкие струйки, напоминая полоски на карамели.

Все так же учащенно дыша, Туссен снял общий план помещения, затем медленно обошел вокруг стола, ведя камерой вдоль завернутого в пластик трупа. Неплохо. Интуиция Конти сработала. Они отредактируют материал, добавят несколько переходов, позволив воображению зрителей заполнить пробелы. Он тихо рассмеялся, забыв от волнения продолжить звуковой комментарий. Посмотрим, что скажет Фортнем, когда это увидит…

Именно тогда он и услышал негромкий звук. Хотя вряд ли можно было назвать звуком внезапную перемену давления воздуха, болезненное ощущение в груди и особенно в ушах и пазухах носа. Где-то рядом таилось нечто, причем очень опасное, как подсказывал ему миллионолетний инстинкт, унаследованный от предков, всегда являвшихся чьей-то добычей. Опустив камеру, он уставился в темный провал в дальнем конце смотровой.

Там кто-то прятался. Кто-то очень голодный.

Дыхание его участилось еще сильнее, став судорожным и прерывистым. Камера продолжала работать, но он этого не замечал, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что это все чушь, просто нервный срыв, вполне объяснимый в столь непростой остановке…