Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чувствую, как напористо кончает Герман, и его сперма растекается внутри меня. Его руки безжалостно опускаются, и я просто падаю на него сверху, утыкаюсь лбом в широкое плечо. Стараюсь перевести дыхание. Невольно поднимаю голову и целую его шею под воротом пальто.
Амурский нагло срывает меня, перекидывает на соседнее сидение и поднимается, не давая насладиться запахом кожи, мурашками на шее, его обжигающим дыханием у меня в волосах. Смотрю на него с непонимание и укором. Натягивает брюки и застегивает ширинку, молча заводит машину, и мы срываемся с места.
Мне холодно в душном салоне с запотевшими окнами. Я рассматриваю Амурского, а он даже не смотрит в мою сторону. Гонит вперед, вцепившись грубыми пальцами в кожаный руль. Что это было? Что за вспышка ярости и гордости? Не дал мне его целовать, не стал переводить дыхание, привычно лаская мои волосы и кожу на лице.
В доме Герман за руку ведет меня в комнату, вытаскивает огромную дорожную сумку и бросает в нее мои вещи, не складывая их.
— Мы куда-то едем? — осторожно интересуюсь я, наблюдая за действиями жениха со стороны.
— Да! — вскрикивает Герман, переводит жестокий взгляд на меня, такой беспристрастный и безапелляционный, что у меня желудок сводит. — Ты едешь домой.
Сердце падает в пятки, как оборванный лифт.
— Домой? — шепчу одними губами.
Я еду к отцу? В однокомнатную квартиру? Спать на полу и бояться дышать? Столбенею и открываю рот в попытках хоть что-то ответить, узнать причину его такого поведения. Хотя, зачем мне это?
Все и так ясно. Он переспал с кем-то в своем офисе, и ему понравилось. Поэтому он хочет от меня избавиться. Выкинуть, как надоевшую вещь. Лучше молчать, не давать поводов вытирать об себя ноги, не унижаться. Уже завтра эту комнату может занять новая девушка, такая же мечтательница, которая поверит каждому его слову. Может, он и ей сделает предложение и подарит дорогое кольцо. Может, ее он по-настоящему полюбит, без этой фальши и напущенной показухи.
Жених вручает мне сумку.
— Жду через десять минут в машине, — дает инструкцию и громко хлопает дверью. Настолько громко, что я вздрагиваю и перестаю дышать. Сердце бьется так громко и так часто, будто сейчас выскочит из груди.
Прохожу в ванную комнату и несколько минут просто смотрю на тусклые глаза и красную кожу. Открываю воду, беру первый попавшийся гель для умывания и яростно тру лицо, избавляюсь от боевого раскраса. Черная вода утекает в слив вместе с моими мечтами и надеждами. Причесываю волосы и собираю их в простенький хвост. Стягиваю чулки, платье и выхожу в комнату. Переодеваюсь в старые потертые джинсы и поношенную толстовку. Это именно те вещи, в которых я сюда приехала — хранила их для особого случая.
Особый случай настал.
В машине мы не обмолвимся ни словом. На прощание я скажу что-то несвязное, как сумасшедшая, вылезу из машины на морозных воздух, и провожу взглядом крутую тачку до поворота. Еще несколько минут не смогу подняться.
В подъезде считаю ступеньки вслух, чтобы отогнать мысли. Собираю воспоминания жизни в доме Германа Александровича, как бусы на нить.
Первая встреча, вспышка страсти в кабинете. Песня. Секс. Секс. Секс.
Мне с самого начало было понятно, что я просто игрушка в его руках. Но я позволила себе пропитаться этим счастьем, почувствовала себя окрыленной, особенной, любимой. А он все обрубил. И крылья мои, вместе с частью души, остались в той комнате, выдержанной в молочных тонах и с яркими циановыми вкраплениями.
Дергаю ручку. Дверь не заперта, хотя время уже больше одиннадцати. На пороге замечаю женские сапоги. На вешалке женский полушубок. На тумбочке женская косметика. В спальне женский смех.
Крадусь в собственной квартире, словно вор, толкаю дверь в спальню, и она со скрипом открывается. Отец с какой-то тощей рыжей женщиной сидит на диване. В руках у обоих по банке пива. Дама вызывающе курит, пускает в спертый воздух густой дым.
— Здравствуй, папа, — шепчу я, смотря в недоумевающее лицо отца.
— Ты нахуя приперлась? А? — отзывается мужчина и встает с места, отставляет банку пива и закатывает рукава свитера.
— Кто это, Юра? Что за малолетняя шмара? — рыжая тетка противно пищит, оглушает, как ультразвук.
— Сама шмара. Поняла? — огрызаюсь в ответ, и пропускаю удар от папочки. Он хватает меня за хвост. Перед глазами разливаются черные пятна. Голова предательски кружится.
— Сваливай отсюда, дура, и больше никогда не появляйся на пороге! — с этими словами сначала на бетонный пол летит мое тело, потом вдогонку сумка с одеждой.
Дверь захлопывается, и я слышу, как щелкает засов.
Встаю с пола, несмотря на острую боль в ноге. Стучусь в квартиру, кричу. Слезы дерут горло, и я задыхаюсь. Вздрагиваю. Слышу крики за дверью.
Мне больше некуда пойти…
Спускаюсь вниз, страшно хромая. Джинсы порвала, и ткань на колене пропиталась кровью.
Выхожу на морозный воздух, и щеки полыхают от холода. Звоню Вере, но та посылает меня громким матом.
Около минуты смотрю в телефон тупыми глазами.
Набираю Анфису Викторовну. Она, наверно, уже спит.
— Вика? — вкрадчивый голос раздается эхом в голове. — Что случилось?
— Герман выкинул меня. Отец тоже. Мне некуда идти. — всхлипываю в трубку. Мне стыдно. Но больше не к кому обратиться.
— Где ты? — слышу звук застегивающейся молнии, и называю адрес. — Я буду через двадцать минут.
7.1
Научиться бы жить:
Вика
Черные кляксы все еще пляшут перед глазами, пока рассказываю Анфисе Викторовне все подробности нашего расставания с Амурским. Не забываю упомянуть и про папочку с его рыжеволосой дамой.
— Да уж, Вика. Наломала дров. — Шепчет собеседница, обнимает ласковыми руками и прижимает к себе, как родная мать. Мы дрожим от слез, захлебываемся, стонем.
У меня есть кое-какие сбережения, и завтра я попробую снять квартиру. Мне все равно, какой она будет: главное, чтобы поближе к «Гвоздю». Я попрошусь туда снова. Мне нужно вернуться в прежнее русло, начать жизнь до того, как в ней появился Герман. Вырвать его из мыслей
