– Дашка Острякова, – выпалила я, почувствовав вдруг, как при звуке ее имени сжимаются мои внутренности. Сжимаются помимо моей воли, невзирая на опасность, исходившую от этого дикаря. Сжимаются, вновь выталкивая на поверхность всю ненависть, что люто изводила меня все это время.

– Дашка? – Казалось, он не удивился. Даже, по-моему, обрадовался. Глаза его сделались вдруг хитрыми-хитрыми, в них даже заблестело что-то озорное. Что-то плохо поддающееся объяснению. – Острякова? Ну-ну... И каким тебе боком эта подруга?

Господи! Господи! Господи! Помоги мне не совершить очередную глупость! Помоги спастись от этих угольных, сверлящих меня зрачков. Помоги, помоги, помоги!

Помог...

– Эта сука увела у меня мужа!!! – почти выкрикнула я с таким глубоким отвращением, что парень подался назад. – Год назад эта сука увела у меня мужа!!!

Женщина, продающая семечки, как-то странно икнула сбоку от меня, булькнула и начала кулем заваливаться на спину. Я еле-еле успела ее подхватить и вовремя подсунуть под ее обвислый зад ящик, приспособленный мною под сиденье. Прислонив ее к кованой ограде парка, я обернулась на своего собеседника, и тут уж впору было заваливаться мне.

Он смеялся... Он беззвучно смеялся. Вытирая слезы, широко раскрыв рот и то и дело хватая им воздух, словно выброшенная на берег рыба, парень смеялся. Такого мне видеть еще не приходилось. Это напоминало некий эпилептический припадок, правда, явно доставлявший ему удовольствие.

– И что ты намерена с ней сделать? – внезапно оборвал он веселье и снова принялся сверлить меня взглядом.

– Еще не знаю, – пожала я плечами. – Для начала посмотреть на нее, а потом...

– Потом? – подхватил он с надеждой, и глаза его опять замерцали дьявольским светом, очевидно, в предвкушении очередной порции веселья.

– Может, убью, – не стала я его разочаровывать. – А может, покалечу.

Теперь он уже заржал в полный голос и полную силу своих легких, вновь доведя мою информированную собеседницу до полуобморочного состояния.

– Ты мне нравишься, – так же внезапно оборвал он свое ржание и замер.

Я сочла за благо ждать дальнейшего развития событий.

Парень посидел с минуту. Поглазел на меня. Затем встал, отряхнул брюки, без видимых причин вновь козырнул наличием у него огнестрельного оружия. И, не сказав мне больше ни слова, сел в машину. Через минуту я могла лицезреть лишь запаску на кузове его красавца «Лендровера», отброшенную книзу челюсть торговки семечками, да пару зевак в витрине коммерческого магазина напротив.

– Ты дура! – выпалила женщина после паузы. – Ты только что подписала себе смертный приговор. Тебя не выпустят из города живой и невредимой. Завтра к утру тебя уже не станет. Ты дура!

– Почему? – кротко поинтересовалась я, не понимая, в каком месте я перегнула палку. Была предельно правдива и откровенна. Парнем, по-моему, это было оценено по достоинству. Что же тогда...

– Потому что эта тварь, которую ты ищешь, любовница хозяина нашего города! – Женщина принялась суетливо заматывать мешочек с семечками. – Он не позволяет даже мухе сесть на ее чело. А ты посмела не только руку на его драгоценную мразь замахнуть, но и очернить ее.

– Каким образом? – выскочил у меня туповатый, на мой взгляд, вопрос.

– Он ей прощает все!.. Все, понимаешь?! Все, кроме измены. Она верна ему, как чеченка. Она не смеет ни на кого взгляда бросить, а ты про своего кобеля-мужа...

– Как давно они вместе? – Это была последняя робкая надежда. Последний пробный камешек на тот случай, ежели Дашка живет со своим любимым вместе чуть меньше года.

– Пять лет! – с инквизиторским пришепетыванием выдала мне жестокая тетка и с гадкой бессердечностью пригвоздила: – Будь уверена: к завтрашнему утру ты – труп!..

Машины на стоянке не оказалось. Впрочем, другого я и не ожидала. Пытаться выяснять отношения с охранником, стерегущим шлагбаум с толстенной цепью, перекрывающей путь всем въезжающим и выезжающим автомобилям, было смерти подобно. Он был точной копией моего недавнего знакомого и был вооружен на вполне законных основаниях. Потоптавшись на том месте, где прежде стояла моя старушка «Нива», и потерев носком кроссовки масляное пятно – яркое свидетельство того, что машина моя здесь все же стояла, потому как масло последнее время начало откуда-то гнать основательно, я убралась восвояси.

Черт с ней, с машиной, в конце концов. Кротов давно предлагал мне купить что-нибудь стоящее. Что-нибудь достойное меня. Почему не воспользоваться случаем и не перекрутить трагизм данной ситуации себе во благо? Лишь бы выбраться из этого города. Лишь бы успеть выбраться. И хотя желание встретиться с Дашкой во мне и не умерло до конца, благоразумие на сей раз все же пересилило.

Потолкавшись по рынку и съев тощую булочку с сосиской, обильно сдобренной кисловато-приторным соусом, я, порасспросив у местных торговцев координаты, ходко двинулась в сторону вокзала.

Расположен тот был в северной части города, возвышаясь трехэтажным бетонным пустующим строением. Первое, что меня не могло не насторожить, так это отсутствие пассажиров. Привокзальная площадь была пуста, если не считать пары-тройки бродяг, облюбовавших для спанья местные скамейки. Шелудивых псов, дерущихся из-за кости непонятного происхождения, и одинокого паренька в кепке с большим козырьком, что сидел с торцевой стороны здания на штабеле почерневших досок.

– Билетов нет, не видишь, что ли?! – озверела от одного моего вопроса кассирша, высунувшись в оконце едва ли не по пояс. – Их и автобусов-то нет!

– А поезда? – брякнула я, мало надеясь на ответ.

Бабища вытаращила на меня водянистого цвета глаза в яркой фиолетовой оправе, сооруженной сухими тенями, пошевелила беззвучно губами и с такой силой шарахнула маленькой дверцей оконца, что я всерьез испугалась за тонкую фанерную перегородку, отделяющую кассу от зала для транзитных пассажиров.

– Черт, черт, черт!!! – Я заметалась по залу, начиная вспоминать все, сказанное мне Лариской.

Подруга никогда не отличалась скудоумием и отсутствием интуиции, но на сей раз просто превзошла самое себя, попутно переплюнув знаменитую Вангу.

– Либо ты вернешься завтра к обеду, – обрекла она меня накануне, целуя в лоб на пороге своей квартиры, – либо не вернешься никогда! Не езди, я прошу тебя...

Я уехала. К обеду, ежу понятно, я не вернусь. Значит, не вернусь никогда.

Выскочив на улицу и несколько раз обогнув здание вокзала, я вдруг поняла, отчего это кассирша так взъярилась. Поезда в здешнем захолустье как средство передвижения были не предусмотрены. Не было их. Как не было ни тупиков, ни гниющих на них старых вагонов, и самое главное – не было самих рельсов.

Город стоял вдали от железнодорожных путей, автобусы и другой вид общественного транспорта не ходили в силу разверзшегося над местной географической точкой энергетического кризиса. Убраться из этого города другими средствами не представлялось возможным, потому как мою тачку экспроприировали, а никто подобную дуру себе в попутчики не возьмет. Посему выходило, что жить мне оставалось действительно до утра. Если до утра, конечно.