Аркаша вышел из ванной с полотенцем:

— Ты читай пока. А я посплю.

С этими словами он прошел в маленькую комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Дима сел на диван и стал расстегивать рубашку.

— Ты перебирайся на кухню и читай сколько хочешь. Или сколько сможешь. Будешь уходить — просто прикрой дверь. А я прилягу. Мы действительно давно не спали.

Дима распахнул настежь форточку. Немного потоптался. Открыл еще и окно. Были уже первые заморозки.

— Не май месяц, конечно, но мы тут изрядно накурили, — бормотал он, ни к кому не обращаясь.

Я пошел на кухню. Дима выключил свет. Заполз под одеяло и буквально через минуту засопел.

Такие самопальные издания мне видеть уже приходилось. Книги — особенно редкие или запрещенные — переснимали обычным фотоаппаратом, а потом отпечатанные снимки складывали в пакет от фотобумаги. У Димы был такой «Заратустра». Только в очень редких случаях фотографии переплетали или вставляли в фотоальбом. (Еще можно было читать прямо под фотоувеличителем.) Книга, которую я держал в руках, и была таким альбомом в зеленом бархатном переплете с серебряным гербом на обложке. Моя бабушка хранила снимки в точно таком же. Фотографии сделали с машинописной копии. Текст был хоть и мелкий, но почти везде достаточно четкий.

Я начал читать. Книга, с которой был выполнен перевод, вышла в одном из американских университетских издательств в 1960 году. Автор, на фамилию которого я поначалу не обратил внимания, рассыпался в благодарностях: он благодарил коллег по университету, каких-то меценатов, которые ему помогали, какие-то фонды, какие-то не то христианские общины, не то буддистов, не то кришнаитов, не то всех вместе. Единственным, кого я знал в этом списке, был Норберт Винер. Потом шли благодарности семье, очень страдавшей без его внимания, пока он писал эту свою тряхомудию, которую я почему-то должен теперь читать, сидя на холодной кухне. Особенно автор благодарил жену Изабель, без чьей заботы и помощи никакой книги не было бы. В заключение шли благодарности работникам библиотек, которые выдавали ему книги, корректорам, редактору, каким-то консультантам, студентам, с которыми он, оказывается, эту книгу обсуждал на своих семинарах, — вот надо же, еще и студентов припахал. Отчего-то он забыл упомянуть поваров и официантов — ел ведь он что-то, пока писал, да и производителей бумаги и карандашей стоило бы поблагодарить, они не меньше студентов потрудились. Но и без того список был фамилий на сто. Посвящалось это сочинение деду писателя — поэту и философу. Я такой длиннейший список увидел впервые. Редким занудой был не только автор, но и переводчик. Зачем он все это переводил? Я бы как-нибудь обошелся и без благодарностей всем этим совершенно незнакомым мне людям. Разве что указание университета, в котором автор книги работал вместе с Винером, производило весьма солидное впечатление. Если он с Винером работал, то, может, действительно сочинил что-то стоящее.

Я начал читать. Фамилия автора казалась мне определенно знакомой. Майкл Сааведра. Ну да, его зовут как Сервантеса. И ведь имя тоже совпадает. Мигель. Майкл. Может быть, псевдоним? Хотя книги под псевдонимом таким количеством благодарностей не снабжают. Труд назывался, прямо скажем, не шибко-то изобретательно: «Зеленая книга. Математические модели в биологии». Когда Винер написал свою работу по криптографии и ее должны были читать все инженеры, работавшие непосредственно с шифровальными машинами, они эту работу прозвали «Желтая опасность». Она была в желтой обложке, и изложение велось на весьма высоком уровне абстракции — ее попросту мало кто понимал.

А эта, значит, «Зеленая» и тоже, похоже, «опасность» — выкладок и формализмов и здесь хватает. Прочитав первые страниц десять, я совсем растерялся. А чего это мои друзья мне ее подсунули, да еще так ультимативно — типа пока не прочтешь, нам с тобой и говорить не о чем. Они что, такие любители математических моделей в биологии? Что-то я прежде за ними таких увлечений не замечал. А здесь речь идет как раз об этом. И с чего ее взялся переводить этот Дьявол Оранжевых Вод? Ему-то что за польза? И почему я этот текст читаю в самиздате, а не нормально отпечатанным в издательстве «Наука», например, если он такой научный? Это все никак не укладывалось в моей пустой голове. И я начал клевать носом. Смысл я понимал плохо. Глаза слипались. Автор, которого я тут же окрестил Дон Кихот, медленно и дотошно — сразу видно, математик — вводил основные понятия, давал определения, напоминал читателю теории, которые он будет использовать в дальнейшем, — из этих теорий я знал дай бог треть, а то и меньше. Шансы пробраться сквозь этот текст с каждой страницей падали, но не пойми откуда взявшаяся добросовестность не позволяла заглянуть в конец, чтобы подсмотреть ответ — зачем мне все это надо и почему это они так легко согласились, что это новая библия. Так продолжалось до начала второй главы. Я очнулся, когда заглянул в первый же затекстовый комментарий. Майкл Сааведра писал:

«Примечание 1. В этом примечании я сформулирую рабочую гипотезу или объяснительную модель. Я не настаиваю на ней, поэтому не будьте слишком суровы в ее оценке. Я отступлю от математической строгости и немного порассуждаю на свободную тему. Если мне удастся показать, что эта объяснительная модель работает, можно будет предложить другую формально эквивалентную, но, скажем, более реалистичную. Эта в некотором отношении удобнее мне.

Я исхожу из предположения, что человечество — не первый разумный социум на Земле и не последний, были (и будут) другие, более сильные и более устойчивые к внешним воздействиям, а потому человечеству особенно гордиться нечем: человек не венец творения, а всего лишь одна из промежуточных стадий эволюции, может быть — не самая существенная.

Человеку для того, чтобы себя осознать, нужен Другой — отсюда все эти поиски инопланетного (или иноприродного) разума, невероятная популярность фильмов и книг об иных цивилизациях. (Замечу в скобках, что это говорит, в частности, о той огромной, часто недооцениваемой роли, которую играет искусство в жизни человечества — в том числе самые „низкие“ жанры, например научная фантастика. Причем эта роль не факультативная, это — прямая функция выживания: если человечество окажется не способным видеть себя как некое целое, неизбежно наступит предельная атомизация, взрыв и последующий за ним коллапс, как при рождении сверхновой.) Но в подавляющем большинстве случаев в таких книгах (моделях) человечество сталкивается с собой же — с точно таким же разумом, разве что несколько гипертрофированным в том или ином отношении (что было бы, если бы человек мог читать мысли другого, перемещаться во времени или мгновенно переноситься из одной точки пространства в другую, имел возможность постоянного обмена информацией на расстоянии; что было бы, если бы у людей отрастали хвосты или они могли дышать под водой и т. д.).

Почти очевидно, что контакт с действительно иным — принципиально и радикально отличным — разумом невозможен, но человечество как-то не спешит смириться с такой простой мыслью. Можно предложить некоторую исследовательскую программу, которая позволит это утверждение достаточно строго обосновать. Контакт человека и иного сводится к обмену криптографическими сигналами без ключа. Например, до известной степени человек и собака понимают друг друга, поскольку у них есть общее поле коммуникации: их представления о голоде или продолжении рода практически совпадают, более того, они примерно одинаково представляют себе, что такое опасность и как от нее нужно защищаться. Их общее коммуникативное поле достаточно велико, и контекст для интерпретации некоторых сигналов есть. (А для других, может быть для большинства, — нет: даже если собака прожила с вами всю жизнь, не следует вести себя с ней слишком фамильярно, ведь вы все равно не знаете, что у нее на уме.) Пчелу мы понимаем хуже, чем собаку. Здесь общее поле ограничено только процессами обмена и необходимостью воспроизводства. Никакого психологического контакта (подобного общему представлению человека и собаки об опасности) в этом случае мы не найдем. Еще меньше общего у нас с бактериями. И совсем мало с камнем.