– Папа! – возмущенно восклицала Барбара, но уже через пару минут инспектор снова начинал рассказывать грубые и, как казалось девушке, человеконенавистнические вещи.

Ей казалось, что отец ненавидит всех, во всех он видит врагов. В либералах, феминистках, индусах, социалистах, русских…

С особым подозрением он относился к женщинам, или, как он говорил, к «слабому полу». По мнению Лестрейда, все без исключения женщины – изменщицы, только и ждущие, как засадить нож в спину благоверного супруга.

Когда отец за столом и при гостях начинал рассуждать о распущенности современных женщин, ей хотелось провалиться сквозь землю. Кроме того, Лестрейд был убежден, что место «слабого пола» исключительно на кухне, и ни о каких избирательных правах не может быть и речи. Барбара спорила с отцом, убеждала, что в XX-ом столетии нельзя относиться к женщинам, как в XIX веке, но все ее усилия по просвещению старого служаки были напрасными.

Когда девушке исполнилось шестнадцать, она с огромным неудовольствием заметила, что контроль со стороны отца резко усилился. Лестрейд не давал ей самостоятельно и шагу ступить, постоянно спрашивал, куда она собирается идти и где была, узнавал, кем являются ее друзья, кто их родители.

Еще одним мучительным моментом в жизни Барбары стало появление в доме мисс Старридж. Эта суровая и властная женщина категорически запретила называть себя гувернанткой и вела она себя отнюдь не как прислуга: порой Барбаре казалось, что даже отец побаивается мисс Старридж.

Каждый поход на улицу, в магазин или к подруге девушке приходилось добывать с боями. Она протестовала, объявляла голодовку, но, в отличие от отца, который сдавался буквально сразу, мисс Старридж холодно говорила:

– Не хотите есть, не ешьте, юная леди.

Через несколько часов Барбара сдавалась, и, поглощая пирожное, клялась сама себе, что в следующий раз непременно умрет от голода.

Скоро у Барбары появилось больше причин бывать на улице. Она влюбилась в мальчика-жонглера, который выступал на углу Бейкер-стрит и Джордж Стрит. Перед мальчиком стояла шляпа, в которую прохожие бросали деньги. Барбара стала одной из самых щедрых поклонниц жонглера: все деньги, которые ей удавалось выпросить у отца, неизменно отправлялись в шляпу объекта ее тайной страсти.

– Спасибо, прекрасная мисс, – говорил мальчик, белозубо улыбаясь.

Однако, щедрость Барбары была напрасной: очень скоро она увидела жонглера в компании девушки-акробатки, умеющей стоять на шаре часами. По взглядам и воркованию этих двух мисс Лестрейд безошибочно определила, что они – возлюбленные. С тех пор ни одного шиллинга из семейного бюджета Лестрейдов не перекочевало в пыльную шляпу бродяжек. А через некоторое время жонглера и акробатку прогнал прочь усатый констебль.

Барбара тяжело переживала «измену». Именно в этот период она нашла средство, позволяющее сбежать от любых несовершенств этого мира. Называлось это средство – чтение.

Она отдавала предпочтения страшным историям вроде «Легенды о Сонной лощине» Вашингтона Ирвинга или «Падения дома Ашеров» Эдгара Алана По. Конечно, Барбара не прошла мимо и уже неоднократно упомянутого «Дракулы» Брэма Стокера.

Мерзости и ужасы, описываемые авторами, заставляли девушку трепетать. Когда безголовый всадник из «Сонной лощины» вгонял свой меч в очередную жертву, Барбара едва сдерживалась, чтобы не вскрикнуть от почти эротического восторга.

Мисс Лестрейд многое отдала бы за то, чтобы встретиться с графом Дракулой. Она была уверена, что, увидев ее, граф непременно отказался бы от своей возлюбленной Мины. Фантазии Барбары о Дракуле были настолько смелыми, что, знай о них инспектор Лестрейд, он лишился бы дара речи.

В поисках новых книг Барбара начала изредка посещать Лондонскую национальную библиотеку. Поначалу она была приписана к отделу готической и приключенческой литературы, но однажды все изменилось.

В этот день в одном из отделов читали стихи. Мисс Лестрейд никогда не интересовалась поэзией, но внезапно ее заинтересовали строки, произносимые мягким, обволакивающим, почти женским голосом.

Протолкавшись через толпу слушателей, Барбара увидела молодого человека, внешний вид которого заставил ее вздрогнуть. Это был невысокий, стройный джентльмен с длинными черными волосами, черными же, очень аккуратными бородкой и усиками. Глаза его скрывали стекла темных круглых очков. Именно таким она и представляла себе графа Дракулу! Молодым, чувственно-нежным и загадочным.

Барбара прислушалась. Стихи, которые читал молодой человек, вполне соответствовали его облику. Это было воплощение грез мисс Лестрейд. Строки, произносимые тихим голосом «графа Дракулы», уносили ее в болезненно-привлекательный мир, в котором смерть зачастую оказывается гораздо предпочтительнее жизни.

Закончив чтение, юноша направился прямо к Барбаре. Девушка зарделась, потупив глаза.

– Приятно видеть столь юную леди, интересующуюся поэзией в наш век грохочущего железа, – его голос раздался так близко, что у мисс Лестрейд перехватило дыхание.

Она подняла глаза. Их взгляды встретились. С этого мгновения для юной Барбары перестали существовать все люди этого мира, включая ее отца.

Попрощавшись с Лестрейдом, я решил отправиться домой на метро. В вагоне практически не было пассажиров, и, достав из кармана немногочисленные улики по делу Садовника, я в очередной раз принялся их изучать. Письмо со стихотворением – с него все началось. Почерк – женский. Фиолетовый платок с вышитым словом «ИРИС». Рукопись статьи об Эмбер Уоллис, написанная обладателем странного почерка – невозможно понять, женщина это писала или мужчина. Список из библиотеки. Да-да, это же список людей, которые посещали отдел французской поэзии в тот день, когда Барбара Лестрейд повстречала там покойного мистера Моро.

Я развернул список. Помимо Барбары, в тот день библиотеку посетило пять женщин и ни одного мужчины. Одна из посетительниц была мне хорошо знакома. Моя гувернантка, мисс Остин, к сожалению, продолжает читать вирши декадентов, вовлекая и мою дочь в этот губительный с моей точки зрения, процесс.

Я спрятал бумаги и платок в карман. Мисс Остин – замечательная девушка, но ее влияние на Аделаиду все больше тревожило меня. К сожалению, с Джоан придется еще раз поговорить.

Выйдя на станции метро «Бейкер-стрит» я не спеша направился домой. В тот момент мне хотелось только одного – поскорее оказаться в своей комнате и уснуть. Усталость и апатия охватили меня. Четыре девушки жестоко убиты, и скоро будет убита еще одна, та, чье имя «табу». Все эти неслыханные злодеяния творились прямо у меня перед носом, но я ничего не мог сделать.

Подтверждением моих мыслей стала надпись белой краской на стене моего собственного дома.

ТУПИЦА! ТЫ НЕ ШЕРЛОК ХОЛМС!

Совершенно ошеломленный, я стоял, смотря на такие беспощадные, и такие правдивые буквы.

– Мистер Ватсон.