Следовательно, нет причин полагать, что главные подразделения кавказской расы существовали когда-либо в чистой форме, никогда не существовало и чистой светловолосой расы. Произошло лишь то, что светловолосость – эволюционное приспособление к бессолнечному климату Северной Европы – стала более обычной там, где в первичных условиях бледный цвет кожи, сопутствовавший ей, способствовал выживанию, нежели в других местах, где он был вреден.

Лавкрафт, по-видимому, не читал Рипли. Почти наверняка он читал Чемберлена, на что указывает сходство в формулировках в расовых сочинениях его и Чемберлена. По сути, «Преступление века» читается как пересказ частей из Чемберлена. Известно, что Лавкрафт читал Гранта и, возможно, Стоддарда, но их книги появились только после первого выпуска «Консерватив».

Увлечение Лавкрафта теорией превосходства арийской расы нанесло его репутации серьезный урон. И все же он лишь продемонстрировал общечеловеческий недостаток. Большинство людей принимают веру не на основании неоспоримой очевидности или твердой логики, но потому, что эта вера обнадеживает их и дает им чувство превосходства. Падение Лавкрафта до вздора Чемберлена показывает не то, что он был злым человеком, а то, что он отдался нативистским предрассудкам своего времени, места и класса и что он был намного менее объективным, проницательным и здравомыслящим, нежели любил о себе думать.

Не окончивший школу, никогда не зарабатывавший на свои пускай даже и скромные расходы, Лавкрафт остро чувствовал свою несостоятельность как студента и самостоятельного взрослого. Он перестал часто посещать Обсерваторию Лэдда, потому что ему было невыносимо ходить туда как постороннему, а не студентом, а затем и профессором астрономии, которым он надеялся стать[160]. Так что арийский культ был для него предопределен. Если он не мог выделиться как личность, то, по крайней мере, мог принадлежать к высшему роду человека. Он во всем разобрался, но на это у него ушло много времени.

В 1915 году Лавкрафт перенес ветряную оспу и потерял единственного остававшегося взрослого родственника-мужчину, возможно, служившего для него образцом. Это был муж его старшей тети, доктор Франклин Чейз Кларк. Он умер двадцать шестого апреля в возрасте шестидесяти восьми лет от апоплексического удара.

Со смертью ученого доктора не осталось никого, кто смог бы противостоять влиянию на Лавкрафта удушающей любви его матери. Хотя к тому времени, это, вероятно, многого бы уже и не изменило. В двадцать четыре года характер Лавкрафта уже сформировался.

Второй выпуск лавкрафтовского «Консерватив» (июль 1915–го) начинался поэмой «Сон золотого века» одного из друзей Лавкрафта по переписке, канзасского ковбоя-поэта с весьма скудным образованием, но не без природного таланта, по имени Айра Альберт Коул. Главным вкладом Лавкрафта была статья «Метрическая правильность» – нападки на белый стих, начинавший вытеснять стихотворения с установленным размером как предпочтительный поэтический способ: «Самым забавным из всех заявлений радикалов является утверждение, что подлинную поэтическую страсть невозможно ограничить правильным размером, что длинноволосый, с безумием во взоре всадник Пегаса должен навязывать страдающей публике неуловимые понятия, которые проносятся в величавом хаосе через его возвышенную душу, в строго установленной форме…»[162]

Хотя и переполненная разглагольствованиями, статья Лавкрафта все-таки имела смысл, учитывая произошедшее с поэзией с тех пор, как он начал писать. В передовице Лавкрафт открыто отстаивал свои взгляды: «„Консерватив“ неизменно будет являться воинствующим поборником полного воздержания и запрещения спиртных напитков; умеренного и здорового милитаризма как противопоставления опасному и непатриотичному проповедованию мира; пансаксонизма, или господства английской и родственных рас над более низкими типами человечества; и конституционного, или представительного правительства как противоборства пагубным и презренным лживым программам анархии и социализма»[163].

Лавкрафт также принял вызов своего коллеги-любителя Чарльза Д. Исааксона из Бруклина, Нью-Йорк, издававшего «Ин э Майнор Ки» («В минорном тоне»). Исааксон придерживался взглядов, которые сегодня мы бы назвали леволиберальными, и был полон благожелательности и альтруизма, доведенных до простодушной крайности. Его пацифизм был чистейшего непротивленческого типа. Он был уверен, что «война поддерживается лишь горсткой извращенцев», и когда «народ» одной из воюющих наций лишь только сложит оружие и откажется сражаться, «народы» всех других воюющих сторон поступят точно так же, и восторжествует мир.

Исааксон восхвалял пацифизм, социализм и поэзию Уолта Уитмена, осуждал милитаризм, воинскую повинность, расовые предрассудки и кинокартину «Рождение нации», сторонников которой, по его словам, «следует высечь». Он был твердым приверженцем свободы выражения – за исключением периодических изданий вроде «Лайф» («Жизнь», не более позднего иллюстрированного журнала, а его юмористического предшественника) и «Мэнес» («Угроза»), которые поносили евреев. Эти журналы он бы запретил.