С утра океан был спокойным, но к полудню подкрались тучи, черные, как кровь каракатицы. С берега подул резкий восточный ветер. Он то стихал, то с еще большей силой свистел в снастях. Океан стал белым от пенных гребней волн. Туго натянутые канаты тревожно звенели, как струны, по которым ударяют пальцы чьей-то огромной невидимой руки.

– Когда стихнет этот проклятый ветер! – простонал один из матросов.

– Ты хочешь навлечь на нас беду! – набросился на него Адгарбал. – У ветра есть уши!

Моряки бросали за борт испеченные еще в Карфагене ячменные лепешки. Они срывали со своих ушей серьги, снимали ожерелья, все, что им было дорого и напоминало о доме, и кидали на палубу. Волны слизывали эти дары своими языками. Море и ветер казались людям ненасытными чудовищами. Их нельзя было смягчить слезами или мольбами. Их ярость можно утолить только жертвами. Но как часто они, обуреваемые жаждой разрушения и смерти, отвергают бескровные жертвы!

Ветер все усиливался. Страшно было разомкнуть губы.

Казалось, вихрь ворвется внутрь и разорвет тебя на куски. Застонала мачта. Короткий и жалобный звук казался криком боли. Высоко над головой, как крылья огромной птицы, бешено захлопали паруса. Знаками Ганнон показал, что пора их снимать. Матросы подтянули паруса к реям, вынули мачту из гнезда и укрепили ее и реи на палубе дубовыми брусьями. На нижней палубе они привязали весла, сняли уключины. Отвели гребцов в трюм.

Волны поднимались все выше и с грохотом обрушивались на палубу. Гаула зарывалась носом в волны. Люди уже работали по колено в воде. И, хотя из-за брызг нельзя было различить человеческие лица, Ганнон чувствовал на себе взгляды моряков, полные мольбы и укора.

Ночь прошла в борьбе с волнами. Было так темно, будто черная смола растеклась и залила луну и звезды. Одного матроса смыло волной за борт. Ганнону в реве волн все время чудились крики о помощи. «Еще одна жертва! – думал суффет. – Океан берет себе сам кого захочет и когда захочет».

К утру ветер стал слабеть и волны утихли. Корабль, истерзанный бурей, крутился, как пес с перешибленным позвоночником. По небу быстро неслись тучи, но сквозь них кое-где уже пробивались блестящие мечи Мелькарта. Люди в мокрой, прилипшей к плечам одежде поднялись на верхнюю палубу. С надеждой следили они за этой схваткой света и мрака, жизни и смерти. Силясь перекричать волны, они взывали к солнечному божеству, молили его о помощи.

Вскоре уже можно было ходить по палубе без опасения быть смытым в море. Матросы принялись вычерпывать воду из трюма, убирать обломки весел. Мокрые паруса разложили на корме для просушки. Солнце вышло из-за туч. Ганнон провел рукой по щеке и ощутил кристаллики соли.

Вокруг, куда ни глянь, расстилался вздыбленный волнами океан. Где они сейчас? Куда их угнала буря?

И, как бы в ответ на этот вопрос, раздалось:

– Земля! Земля!

Ганнон подбежал к Адгарбалу. Это он разглядел узкую полоску в океане. Земля! И она в той стороне, куда садится солнце! Значит, это не покинутая ими Ливия! Не родной их материк!..

Вся команда высыпала на палубу. Люди до боли в глазах вглядывались в лежащий по ветру берег. И сразу вспыхнули споры. Одни уверяли, что впереди остров, другие по каким-то им лишь известным признакам утверждали, что гаула приближается к неведомому материку.

– Что вы спорите о тени осла! – улыбнулся Ганнон. – Даже сам Малх на таком расстоянии не смог бы ничего сказать об этом береге.

Матросы замолкли. Авторитет Малха был среди них велик.

«Остров это или материк, – подумал Ганнон, – но он появился вовремя. Без парусов и без пресной воды до Ливии нам не дойти».

Земля росла. Казалось, она шла навстречу гауле. Яснее становились очертания берегов.

– Смотрите, гора! – крикнул один из матросов.

– Белая, а над нею дымок, – заметил другой.

Солнце уже наполовину погрузилось в океан, когда корабль подошел к незнакомому берегу. Трепет, всегда испытываемый в новых местах, овладел Ганноном. Он потянулся вперед. Словно его притягивали к себе эти выступающие из волн утесы, напоминающие башни огромной крепостной стены.

Ночь прошла в борьбе с течением, сносившим корабль в открытое море. Люди устали. Их мучила жажда. Подкрепить силы было нечем. Все припасы испортила просочившаяся в трюм вода.

Снова из волн поднялось солнце. Его лучи осветили крутой берег, кое-где голый, а местами покрытый кустами и редкими деревьями. С унынием смотрели на него моряки. Неужели они найдут гибель в этих скалах? Как подвести корабль к берегу?

– Бухта! – вдруг закричал Адгарбал, вглядываясь в прибрежные кусты.

– Где? Где?

– Там! Правее сломанного дерева.

Действительно, слева по борту был узкий вход в бухту. Но войдет ли в него гаула?

– Надо послать вперед лодку, – решил Ганнон.

В лодку сели трое матросов во главе с Адгарбалом.

Вооружившись шестами, они обследовали горловину бухты. Известие было обнадеживающим: в бухту можно пройти!

«Око Мелькарта» медленно входил в бухту. Она имела форму амфоры. Берега ее были гористы. Отмель, расположенная против горловины, была песчаная и низкая.

– Клянусь ветром, – воскликнул один из матросов, – там люди!

– Белолицые! – протянул другой. – Вот чудо!

– И они нас не боятся! – радостно воскликнул Мидаклит. – Смотрите, они нам машут руками!

– Словно они ничего не знают о пиратах и работорговцах, – заметил со вздохом Ганнон.

– А может быть, и не знают! – промолвил грек. – Ведь мы уже побывали в стране непуганых зверей, а теперь, может быть, попали в край доверчивых людей.

Защищая глаза от солнца, Ганнон долго всматривался в берег. Он искал лодку, какой-нибудь челнок, которым должны были пользоваться эти прибрежные жители. Но берег был пустынен. И это удивляло Ганнона. На берегу не заметно было и сетей, которые обычно сушат рыбаки, развешивая их на кольях. «А почему эти люди не подходят к воде? – удивлялся Ганнон. – Боятся замочить ноги?»

Песчаная отмель позволяла посадить корабль кормой на берег, но из предосторожности Ганнон приказал бросить якорь локтях в сорока от берега.

Послышался плеск, и якорь исчез под водой. Спустили лодку. Ганнон первым сошел в нее по лестнице, сплетенной из кожаных ремней. Вместе с ним в лодку сели Мидаклит и трое матросов, вооруженных одними ножами. Остальным Ганнон приказал оставаться на борту и быть наготове.

Вскоре челн уткнулся носом в берег. Заскрипел по песку киль. Ударили по борту мокрые весла. Медленно и нерешительно вышли моряки на сушу. Люди на берегу кричали, но к воде по-прежнему не подходили.

Ганнон и Мидаклит медленно шли по берегу. Его устилало множество каменных обломков и раковин невиданных форм и цветов. Ганнон также заметил огромные черепашьи щиты, разложенные в каком-то определенном порядке, один против другого.