Голос. Знаете, что мне в вас нравится, люди? Вы такие невинные. А у нас невинность вознаграждается. Валяйте, назначайте цену. Хотите загородную виллу?

Иов. Мои пастухи тоже были невинны.

Голос. Реактивный спортивный самолет? Билеты на «Суперкубок»?

Франни (встает, кашляя и потрясая кулаками). Его пастухи были невинны.

Голос. Столик в «Сарди»? Замок в Испании?

Франни (кашляет). Верни этому человеку самоуважение! Отдай этому мальчику его будущее!

Голос (с легкой паранойей). «Где был ты, когда Я полагал основание земли?»

Иов (закатывая глаза). Вот опять.

Франни. У него узкий кругозор.

Франни ковыляет к телевизору «Зенит». Порывшись в мусоре, извлекает банку красной краски и кисть.

Иов. Это мысль!

Такер. Давай!

Голос. «Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева? Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру?»

Медленно и методично Франни закрашивает цифру 4758 на «Зените» и заменяет ее на 4755, затем заменяет цифру 0 на «Сони» на 3. Иов и Такер аплодируют.

Голос (неистово). «Входил ли ты во глубину моря? Видел ли ты врата тени смертной? А иней небесный — кто рождает его?»

Барабан сушилки белья бешено вращается, поднимая страшный вихрь, который начинает разметать кучу дерьма.

Голос (бушуя). Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль[28]? Знаешь ли ты уставы Неба? Можешь ли послать молнии, и пойдут ли они и скажут, вот мы?

Иов. А теперь пора…

Франни. Проклясть Бога…

Иов. И жить.

Свет гаснет. Сцена проходит в темноте, горят лишь светящиеся табло со счетом. Бог: 4755. Сатана: 3.

Иов. Отправляйся в ад, сушилка!

Франни. Ешь червей, сушилка!

Такер. Твоя сестра — уродина, сушилка!

Трое смертных продолжают изрыгать проклятия, их голоса сливаются в какофонию неистовства.

Иов. Отправляйся в ад, сушилка!

Франни. Ешь червей, сушилка!

Такер. Твоя сестра — уродина, сушилка!

Иов. Ад!

Франни. Черви!

Такер. Уродина!

Буря стихает. Загораются огни рампы. Иов и Франни теперь почти голые, их одежды сорвал ветер. Комки разной дряни налипли на них. Сушилка белья неподвижна и пуста.

Такер. Эй, да вы голые!

Иов. «Наг я вышел из чрева матери моей…»

Франни. «Наги возвращусь…»

Такер. Вы мне покажете, как выглядит траханье?

Франни. В данный момент мы хотим просто выбраться отсюда.

Такер. Куда мы пойдем?

Иов. Не знаю. На восток. Мы кое-что поищем.

Такер. Что?

Иов. Бытовую технику получше.

Такер. Что-нибудь еще?

Франни. Номер сорок два: «Центр управления ракетами «Пэтриот».

Иов. Номер семнадцать: «Генерал Колин Пауэлл».

Франни. Я слышала, у компании «Фридиджер» хороший ассортимент.

Иов. А мне говорили, что с товарами «Мэйтаг» никогда не прогадаешь.

Такер достает из рубашки свои обменные карточки. Иов и Франни берутся за руки и вместе катят Такера прочь.

Такер (сверяет карточку с контрольным списком). Как насчет номера пятьдесят один: «Готов к взлету»?

Иов. Найдем.

Такер. А номер шесть: «Министр обороны Дик Чейни»?

Иов. Конечно, Такер.

Такер. Это довольно редкая.

Франни. Как и ты, малыш.

Иов, Франни и Такер исчезают за кулисами. Их голоса плывут над останками кучи дерьма.

Такер. Номер двадцать три: «Заправка в воздухе»?

Иов. Конечно.

Такер. Номер тридцать пять: «Бомбежка Багдада»?

Франни. Естественно.

Такер. Номер пятьдесят восемь: «Горящие нефтяные скважины»?

Такер. Номер шестьдесят пять: «Задание выполнено»?

Франни. Да…

Гаснет свет. Занавес.

17 октября 1999 года

Проснулся в незнакомом месте. Темное окно в капельках дождя отсвечивало, как испорченное зеркало. Кровать напоминала арену в стиле минимал арт: большая и просевшая; и я представил себе по периметру аудиторию, ожидавшую начала некоего порнографического состязания. Откинув шелковые простыни — и во что все это обойдется? — я, пошатываясь, подошел к окну и посмотрел вниз на галактическую россыпь огней. Манхэттен? Да, вот Центр международной торговли, а вот — Эмпайр-Стейтс-Билдинг. Видно даже мои родные места, Квинс. По крайней мере, я никуда не уехал. Рассвет накатывал на город, как медленный прибой.

— Привет, Джек-домкрат.

Тихий, мурлыкающий голос, словно из гортани, смазанной медом. Я повернулся. На кровати лежала стройная, пухлогубая брюнетка, на ней ничего, лишь простыня.

— Готов снова на сеновал? — спросила она, похлопывая по матрасу. — Теперь я знаю, почему тебя называют Домкратом, дорогой. Смог бы ты поднять «Виннебаго»[29]своим рычагом?

Это, конечно, абсурд. Никакой я не Дон-Жуан, и меня зовут, как это тебе хорошо известно, дражайший дневник, Гюнтер Черный. За последний год мне пытались навязать имена «Джереми Зеленый», «Томас Коричневый» и, что самое невероятное, «Эрнест Красный». Домкрат? А это что-то новенькое.

— Где мы? — поинтересовался я.

— Парк-авеню. «Мэйфер Риджент». Твоя идея, вспомнил?

Встревожившись, женщина скинула с себя простыню.

— Я не собираюсь платить за это.

Ее соски выпятились на меня с укором.

— Парк-авеню?

Не помню, чтобы мы покидали Сохо.

— В самом деле?

Я заморгал, чтобы стряхнуть пелену с глаз. Восточный ковер, хрустальная люстра, телевизор с огромным экраном, бутылка шампанского, по горлышко погруженная в битый лед: у Домкрата есть вкус, надо отдать ему должное. Порывшись в карманах несколько секунд, достал бумажник. Из него — две двадцатки. Разжал пальцы: трепеща, бумажки опустились на матрас, как птички-оригами.

— Закажи какой-нибудь завтрак, — промолвил я, одеваясь. — Не волнуйся, я заплачу за номер.

— Буду надеяться, Домкрат. Я так и не узнал ее имени.