Рагар превратился в ледяную статую, но я заметила движение его пальцев, означавшее «вот и отлично (слава богам, лучше не бывает)». Я не разделяла его оптимизма: одно дело — угольки в руке подержать, а другое — костер. Выдержит ли защита, данная мне королем? И… если он дал мне ее, то ведь может и забрать в любой момент.

Принц Севера изобразил удовлетворение справедливым судом, а вот Дигеро побледнел, и его ладонь легла на пустую перевязь — гостям не положено являться к королю с оружием, но сам жест многое мне сказал. Я вздохнула с облегчением: мой друг не поверил в клевету.

Этот вздох был уловлен наблюдателями, интерпретирован по-своему и едва не стал последним.

Третий советник, герцог Виннибор, внезапно вмешался в судебный процесс, что стало потрясением для всего двора: этот блеклый сероволосый мужчина лет сорока считался безмолвной королевской тенью. Говорили, что, будучи еще оруженосцем, он был совращен совсем юным Робертом и стал его первым любовником, что удивительно при такой невыразительной внешности Виннибора. Советник занимал свою должность не по способностям, кои по общему мнению отсутствовали напрочь, а из королевской милости к преданному бывшему оруженосцу, во всем соглашавшемуся с монархом и ни разу не подававшему голоса на совещаниях. Если с кем-то он и вел беседы, то исключительно междометиями.

Теперь вдруг обнаружилось, что герцог умеет говорить и обладает приятным тенором:

— Прошу твоего милостивого позволения, мой государь, слово сказать…

Король кивнул, спрятав изумление за ладонью.

— Разве принц — богомерзкий колдун, чтобы быть подвергнутым такому отвратительному виду казни, как сожжение, которое применяется токмо к дьявольским отродьям? — громко вопросил Виннибор. — Все мы помним, как его святейшество кардинал Трамас испытывал наследника пять лет назад и никакой колдовской силы в мальчике не обнаружил. Кто-то, может, и попеняет, что времени с тех пор прошло многовато, но я уверен, что душа его высочества не омрачена адской силой, так зачем нам самим бросать тень на корону? Ведь ты, мой милосердный король, не отказался от сына, и он будет казнен как твой, увы, преступный, к нашему горю, но — кронпринц. Не позор ли это? Не станет ли это поводом бесстыжим врагам для глумления? Нижайше прошу ваше королевское величество о снисхождении к его высочеству и коленопреклоненно умоляю заменить вид казни на менее постыдный.

Блистательная речь взбудоражила присутствовавших: какая муха укусила королевскую тень, если она обрела вполне индивидуальное лицо и осмелилась восстать против хозяина?

— А не провести ли нам еще одно испытание на колдовскую силу? — оживился кардинал, не переносивший долгих стояний ввиду чрезвычайной тучности тела.

Герцог Виннибор стушевался, закивал с обычной своей тишайшей, на все согласной улыбкой:

— Да-да, конечно… во имя истины и Бога… но не лучше ли избежать… ради чести государевой… какая уж сейчас разница… лучше бы повесили.

Мнение придворных разделилось: сестрам А. очень хотелось посмотреть, как я буду корчиться на костре, остальные не определились, выжидая королевского слова. Но Роберт молчал, не поднимая головы, словно внезапно потерял сознание. Наконец он пошевелился, вяло кивнул кардиналу:

— Испытай, не помешает.

Процедура, которой меня в детстве подвергли на каменном мосту, повторилась и опять сильно разочаровала кардинала. Даров у меня опять не обнаружилось.

Зато вновь вдохновился третий советник, герцог Виннибор:

— Раз доказано, что его высочество — не колдун, то костер не обязателен, и ваш покорный слуга снова взывает к милосердию, мой государь. Яд в чаше — куда более благородная смерть!

Всё шло к тому, что смошенничать королю не удастся, и Рагар наконец выложил козырь.

— От имени и по праву Белых гор! — прокатился рокот его голоса, и в душном зале внезапно повеяло грозовой свежестью. Все замолчали, недоуменно таращась на моего скромного телохранителя, ставшего неожиданно грозным. — Считаю приговор преждевременным, король равнин. Я не услышал здесь имени еще одного важного свидетеля. Не опрошен некий Дирх.

Скрещенные пальцы, заслонявшие лицо короля, дрогнули.

— Он мертв! — взвизгнул Шаэт.

— Есть способы допросить и мертвеца, — вмешался Рамасха. — От имени императора Севера я требую, чтобы этот свидетель был допрошен.

— Протестую! — колыхнулся кардинал. — Дьявольщина, колдовство!

— Труп исчез, — злорадное замечание Агнесс.

— Уже найден, — усмехнулся вейриэн.

— Несите! — приказал король, заткнув кардинала яростным взглядом.

Хладного свидетеля внесли.

Невозможно передать, что я пережила, когда рассмотрела «труп», поднявшийся после того, как Рагар вынул у него из-под лопатки ставший невидимым сельт.

Не скажу, что негодяй был похож на меня, как отражение в зеркале, — его черты были более грубыми и мужественными, но несомненное сходство имелось. Последний фаворит короля Дирх обладал прямыми черными волосами, торчавшими ежиком — немыслимая прическа для придворного, которой не стеснялась лишь я. На его бледном лице с широким лбом и узким подбородком вызывающе сверкали зеленые глаза, а губы, чуть тоньше моих, надменно кривились. И стремительные движения, когда он подошел к трону и встал на колено, и резкий, какой-то птичий, поворот головы — были моими.

Меня ударило это сходство по сердцу. Захотелось выпить яд немедленно, потому что ты, чистый мой Дигеро, смотрел на это и так же, как я, все понял о любовной страсти короля к наследнику. На это смотрел Рамасха — будущий император и серьезный политический соперник или союзник. И это видели и знали мои будущие подданные.

Невозможно было нанести упреждающий удар по моей будущей короне искуснее, чем нанесен этот. В памяти людей наши лица неизбежно сольются — наследника и любовника. Уже слились, если вспомнить гнилые слова белобрысого лорда Наэриля. А значит, и беды королевства, и проклятия будут приписаны мне.

Пока все завороженно пялились на ожившего, но еще ничего не понимающего Дирха, которого начал допрашивать судья, я с презрением глянула на Роберта и вздрогнула: король пристально смотрел на меня, и столько вины было в этом взгляде, и мольбы о прощении и еще что-то такое пронзительное, от чего в груди стало еще больнее.

Дирх, осознав наконец, что находится уже не в будуаре, а на королевском суде, во всем признался. Назвал и участников заговора: и обеих старших принцесс, и первого советника, ныне графа Шаэта, и еще пару имен. Его наглость была изумительна.

— Да, я потерял голову от любви, мой обожаемый государь… от любви ко всему, что исходит от тебя, — с усмешкой щурился Дирх. — И я же не отказываюсь жениться на твоей дочери, заметь. Если нужно, то ради тебя я пойду и на этот подвиг.

— Он лжет! Выгораживает принца! — прошипел Шаэт. — Какая вера может быть посмертным показаниям трупа, чья жизнь сосредоточена сейчас в руках вейриэна — в сельте, вынутом из его сердца? Он скажет то, что захочет «снежный дьявол»!