Я прикинул: мне ж еще в Ясенево! Черт, как все неудачно складывается. Но обороты сбавил, поскольку мужик серьезный.

— Ладно, — говорю, — я выезжаю. Встретимся у меня на даче где-то около полуночи, там и поговорим. Я буду на телефоне. Приеду — отзвонюсь. Устраивает?

— Адрес говори.

Я сказал. Дал отбой, а потом отправил эсэмэску Стефании: «Заночую на даче». Хотел было позвонить, да не смог. Вот вы бы на моем месте смогли? Я просто не знал, что ей сказать. Утешать? Меня бы кто утешил. Жена ответила. Написала «ага». Остроумно, ничего не скажешь! Могла бы расщедриться и на более нежное послание. Я на нее всерьез разозлился.

А тут как раз Светка сунулась:

— Что-то случилось, Андрей Ильич? На вас лица нет.

Я так на нее глянул, что она отшатнулась. Но Светка баба умная, поняла, что мне надо помолчать. И подумать. Дело серьезное. Свидетель, фотографии. Да еще этот Муркин! Его наглость говорит о том, что он очень уверенно себя чувствует. Он мне нужен, а не я ему. Не дам денег, так он найдет, с кого снять.

В Москву мы возвращались молча. Светка даже спросила:

— Вам музыка не мешает?

Я головой мотнул:

— Нет.

Мне сейчас мешает только одно: Муркин. Откуда он свалился на мою голову?!

— Андрей Ильич, вы меня можете у любого метро высадить. Я же вижу: вас что-то беспокоит.

— Сиди, не дергайся. Отвезу туда, где взял.

И вновь о своем думаю. Завела-таки Стефания любовника! От скуки, не иначе. Энергии столько, что девать некуда. Мы с сыном недавно это обсуждали.

— Папа, — говорит мне Степан Андреевич, — да заведи ты ей кошку. Не видишь, маме скучно. Ей надо о ком-то заботиться.

— Кошку?! Да она цветы забывает поливать! У нее два попугая схарчились! Один сбежал в форточку, которую случайно забыли закрыть, другой ударился о зеркало и умер. Должно быть, покончил с собой, не выдержав безалаберности твоей матери. А если от нее кошка сбежит? Или с балкона спрыгнет и умрет? У твоей мамы случится истерика.

— Да, ты прав. Не стоит ее травмировать.

— Вон, пусть сначала научится аквариум не опрокидывать. Соседка под нами, между прочим, мама олигарха. У люстры в гостиной этой дамочки ценник как у «Феррари» из салона, а твоя мать в этот антиквариат аквариум воды зафигачила. Хорошо, рыбки сквозь паркет не просочились, тут подохли, на нашей территории, а не в этой чертовой люстре за двести штук евро. Сомика, кстати, жалко. Мог бы выжить, да твоя мать его шваброй огрела. Я, говорит, нечаянно. Все у нее нечаянно! Что ты делаешь, говорю? Спасай живое существо, а не соседскую люстру и мои тапки! Кошку ей! Чтобы она ее в запале схватила и принялась, как тряпкой, пыль с полок вытирать? А такое будет. Ведь это не женщина, а торнадо! Все сметает на своем пути!

— Что, были разборки с олигархом? — улыбнулся сын.

— Ко мне он, во всяком случае, претензий не предъявлял. Посмотрел так странно и говорит: «Ничего, Андрей, бывает». И попросил продать статую.

— Терпсихору, что ли?

— Ее… Далась им всем эта мраморная баба! С фотки, что ли, лепили? Твоя мать клянется, что не позировала.

— Она, наверное, ходила, извинялась. Раз он Терпсихору попросил.

— Наверное. Я мужику объяснил, что статуи не мои, мои вазоны. И предложил любой, на выбор, причем без всяких денег. Он отказался… Нет, я ее к батарее наручниками прикую вместе с новым попугаем! Пусть сидят, общаются, братья по разуму. Не доросла еще твоя мама до кошки.

Степан Андреевич рассмеялся и кивнул.

А вот теперь я подумал: да лучше бы притащил ей эту кошку! Все бы отвлеклась. А то без меня завела кота, блин! И фамилия у него, ты подумай! Муркин!

Хоть встал я и рано, сон после этого звонка как рукой сняло. Притопил, конечно, чтобы этого Муркина поскорее увидеть. Внести ясность в проблему. Светку в Ясенево довез, сказал:

— До завтра.

И — пулей на дачу. Приехал в половине двенадцатого. Хорошо, поужинать успел в ресторане. На даче-то шаром покати. Мы сюда только на выходные приезжаем. Тут же набрал номер Муркина:

— Я дома. Жду.

Ну и он не заставил себя ждать. Осторожный, гад. Пешком пришел.

— Я, — говорит, — машину оставил за шлагбаумом, чтобы не светиться. Если что — мы друг друга не знаем.

А сам смотрит на меня исподлобья и ухмыляется. Ну и я к нему присматриваюсь. Мужик выглядит так, будто в кармане у него лежит пистолет. И не просто так лежит, не для блезиру. Я сразу понял: это не Борис. Впрочем, я это еще по телефону понял.

— Садись, — говорю, — водку пить будешь?

— Нет, я за рулем.

— Тогда сразу выкладывай, что у тебя?

Он молча разложил на столе фотографии. Все так. Вот моя жена борется с женщиной, лицо которой мне показалось знакомым. Вот Стефания стоит над трупом, опустив руки, а на полу валяется пистолет. А вот она с пистолетом в руке на берегу пруда. Размахивается и бросает оружие в воду. Снимки четкие, тут никакой прокурор не ошибется. Лет десять, не меньше. Да как бы не все пятнадцать! И что мне делать? Спасать ее после того, как она мне изменила? Подумать только! Убила жену своего любовника!

Я перевел взгляд на Муркина и говорю ему:

— Я хочу знать всю правду.

— Ваша жена вам изменяет.

Опять на «вы», значит. Понятно: он теперь на работе. Докладывает.

— С кем?

Когда он мне фотку показал, я тут же поверил. Парень аккурат во вкусе моей супруги. Мне ли не знать ее вкусы! Высокий смазливый брюнет, накачанный, лет на пятнадцать меня помоложе. И денег у него полно, судя по его прикиду и машине. Вот Стефания стоит у черного джипа вместе с брюнетом и ему улыбается… У джипа!

— Кто он?

— Да, собственно, никто. Но пользуется успехом у женщин. Сами видите — красавчик.

— Вижу… — я брезгливо отодвинул фотки. — И давно она с ним?

— Нет. Недавно. У него очень ревнивая супруга. Была. Она ведь намного старше. Она его тут же и засекла. А дальше… — он развел руками. — Стефания Алексеевна — дама темпераментная, — и ухмыляется.

Я это и без него знаю. «Винды» пять раз сносила, что ей ненароком на курок нажать! Она может.

— У Стефании с ним была пара свиданий, не больше. — И опять ухмыляется, сволочь, ты подумай! И уже без Алексеевны!

— А с тобой?

— Что со мной?

— С тобой у нее тоже было? Небось не упустил своего шанса? А? Баба ревет, от страха трясется и, само собой, жмется к мужику. К спасителю. И лепечет: «Господи, что делать?» Утешил небось, не удержался?

— Хотите откровенно?

— Не надо мне выкать. Я прекрасно знаю, чего ты хочешь. Денег, да?