Я смутно знал этот район. Рабочие кварталы Бруклина с многоквартирными домами и скромными особняками, где жили в основном латиноамериканцы и китайцы. С севера он граничил с обширным кладбищем Гринвуд, где похоронено около полумиллиона душ. Я один раз заблудился на Сансет-парк, когда съехал с шоссе Бруклин – Куинз не в том месте.

– Новые машины?

– Подержанные, – ответила Долорес. – Он мало там работает – только в те смены, которые не хотят брать другие продавцы, типа вечер пятницы или утро воскресенья.

– Он много на этом зарабатывает?

Она пожала плечами, наблюдая за Марией.

– Раз в пару месяцев он продает какую-нибудь машину и получает приличные комиссионные.

– А как это место называется? – спросил я как бы между прочим.

– Называется?

– Да.

– Зачем вам?

– Не знаю. Просто так.

– Постойте-ка. Я больше о нем говорить не стану.

– Ладно.

Это не имело значения. Сколько мест торговли подержанными автомобилями может оказаться поблизости от Сансет-парка? Самое большее три или четыре. Я знаю достаточно, чтобы в случае необходимости разыскать мужа Долорес, не прибегая к помощи Корпорации.

– Ладно, а теперь мне нужно кое о чем поговорить. – Темные глаза Долорес следили за мной, пытаясь уловить признаки недовольства. – Мне противно принимать благотворительность, но у меня нет денег даже на еду.

– Ешьте все, что у меня есть, – сказал я ей. – Конечно. Все, что найдется в доме.

– Спасибо. А еще мне нужны кое-какие вещи для Марии. Знаете, совсем дешевые, вроде пластмассовой расчески, может, на пару долларов...

– Можете купить ей завтра. Я позабочусь, чтобы у вас были деньги. Все, что ей нужно. Одежду и прочее.

– Наверное... наверное, я не знаю, что у нас за договоренность, – сказала Долорес, пристально глядя на меня.

– Я буду рад в разумных пределах заплатить за все, что нужно для Марии, – объяснил я ей. – И для вас тоже.

– Но никто не просил вас платить, – нахмурилась Долорес.

– Верно.

– Я хочу сказать – вы не это имели в виду, когда дали мне в поезде свою карточку, так?

Я пожал плечами:

– Я не ожидал такого. На самом деле я вообще ничего не ждал. Хотел ли я, чтобы это случилось? Наверное, нет. Возражаю ли я против этого? Нет. Это странно? Да.

– Это называется «мох»? – раздался голос Марии.

Она пригнулась над кирпичами. Долорес перевела взгляд на дочь:

– Да, доченька. – Она снова повернулась ко мне. – Я не какая-нибудь бездомная, ясно? Я всегда жила в квартире, и у нас в холодильнике была еда и все такое. Мы оплачивали счета, ясно? Вы поняли, о чем я? Мой отец работал до самой своей смерти, вот какое у меня прошлое. Я не какая-нибудь ленивая дура...

– Долорес, вам не нужно этого говорить.

– Нет, мне нужно это сказать. Я хочу, чтобы вы знали: я не с улицы пришла. Просто... с мужем у меня все испортилось. И у меня нет денег.

– Хорошо, я понял. – Я услышал звонок в дверь. – Нам принесли еду.

– Что же мне делать дальше? – продолжала Долорес по дороге в дом. – Пошли, Мария, мы поедим. Просто попрошайничать? Мне это не нравится.

Я заглянул в ее прекрасные встревоженные глаза. Та небольшая сумма, в которую могут обойтись Долорес и Мария, была для меня бесконечно более значимой, чем горы наличности, задолженностей и прибылей, которыми мы небрежно оперировали в Корпорации. Но мне было ясно, что нам с Долорес следует прийти к какому-то официальному соглашению. Она хотела знать, чего ей ждать. У нее была своя гордость.

– В сущности, Долорес, вам с Марией некуда идти, так? И я, возможно вопреки здравому смыслу, взял вас к себе в дом. Если вы хотите уйти, то свободны сделать это в любой момент. – Я подошел к парадной двери и расплатился с разносчиком. Он приехал на велосипеде. – Но пока вы с ней находитесь здесь, я буду о вас заботиться, а это значит, что я в меру своих возможностей буду платить за еду, необходимую одежду – все в рамках разумного. Насколько долго, я не знаю. В течение нескольких дней, недели, больше – посмотрим. Я не жду, что вы останетесь, и не жду, что вы уйдете. Я ничего не жду. У меня нет каких-то планов. Пусть будет так, как получится. Я делаю это, потому что мне этого хочется. И я ничего не жду. Вы не должны думать, будто... Я хочу сказать, что вы ничего мне не должны. Ясно?

Она молча смотрела на меня.

– Если вы хотите, чтобы я что-то купил в супермаркете...

– Постойте, – прервала меня Долорес, качая головой. – Погодите минутку.

– Что?

– Мне просто нужна уверенность. Если у вас нет ожиданий, это еще не значит, что их нет у меня. Теперь я задам несколько вопросов, ладно?

Я кивнул.

Она бросила взгляд в сторону лестницы:

– Прежде всего – кто еще живет в этом доме?

– Никто. – Я поставил на стол картонки, от которых поднимался пар. В кухонном шкафу оставалось несколько разрозненных тарелок и приборов, и я их достал.

– Во всем этом доме?

– Только я.

– Вы пьете? – спросила она, скрещивая руки. – Я имею в виду – вы напиваетесь?

– Редко. Я с помощью этого расслабляюсь, знаете ли.

– У вас в доме есть наркотики? Я не допущу, чтобы Мария была рядом с людьми, которые употребляют крэк.

– Я никогда не стал бы употреблять крэк, Долорес, даже если бы мне предстояло прожить миллион лет, – сказал я ей, вспомнив Ройнелла Уилкса, который его действительно употреблял. – Я пробовал наркотики много лет назад, но с тех пор – нет. А как насчет вас? Вы наркотики употребляете?

– Клянусь могилой отца, нет!

– Хорошо.

– Вы не станете трогать Марию?

Я уставился на Долорес, потрясенный тем, что она задала мне такой вопрос. Но ведь некоторые мужчины могли бы воспользоваться случаем.

– Я не сделаю ничего...

– Потому что я не хочу однажды прийти домой и увидеть, что вы что-то делаете, ясно? Вы понимаете, о чем я. И потом слышать, что это просто по-дружески, ясно?

– Да, – раздраженно начал я, – но...

– Потому что если вы до нее дотронетесь, я вас убью.

Долорес посмотрела на меня, взмахнув рукой и плотно сжав губы.

– Мы должны уважать друг друга, Долорес.

– Я не люблю креветки! – заявила Мария, указывая на одну из коробок с китайской едой. – Я хочу курочку.

Долорес положила еду Марии на тарелку.

– Мария, съешь это. Это вкусно. – Она снова посмотрела на меня. – У меня осталась только она. Думаю, мы договоримся так: вы доверяете мне ваш дом, а я доверяю вам мою дочь.