– Послушайте, – обратился он к группке оставшихся в живых. – Некоторым из вас дорого обошелся опрометчивый поступок этого типа. – Он снова встряхнул Влада. – Думаете, справитесь со мной – тогда хватайте факелы, и вперед, на меня! Но если вы хотите уцелеть, советую поступить ко мне на службу. После того как я сделаю то, что мне нужно, вы будете свободны.

Он обвел их взглядом, пытаясь понять, какое впечатление произвел. Убедившись, что ему удалось порядком запугать их, он занялся Владом.

– Господин, я кое-что знаю! – выдавил тот, корчась, – Бехайм крепко его держал. – Кое-что ценное. Я вас такой кровушкой напою, что…

– Муки ада, – сказал Бехайм. – Помнишь? Большим и указательным пальцем он взялся за один из железных клыков Влада и вырвал его – вместе с зубом и окровавленным корнем.

Влад взвыл, дергаясь и извиваясь. По его бороде, окрашивая ее, потек темно-красный сок. Бехайм держал его над полом за капюшон плаща, и вскоре тот безвольно повис, постанывая. Бехайм ударил его о стену, оглушил и откинул ему голову, обнажив горло. Большинство его товарищей, похоже, снова живо следили за происходящим. Этой черни лишь бы поглазеть на очередное кровопускание, подумал Бехайм.

– Подумай о душе, – сказал он Владу и вонзил клыки ему в шею.

Крепкая плоть подалась с трудом. Пришлось повозиться, прежде чем он нащупал вену. Рот его заполнила горечь, а когда хлынула кровь, она оказалась приторной, с душком. Он оторвался и выплюнул красную жидкость Владу в лицо.

– Попей, – сказал он, – тебе ведь нравится подражать тем, кто стоит выше тебя.

Не успев отойти от укуса, в дурмане, Влад мутным взором уставился в стену. Чтобы привести его в чувства, Бехайм выдрал у него еще один железный клык, и Влад скрючился от боли.

– Мне нужно незаметно попасть в покои Фелипе де Валеа, – обратился он к остальным. – А потом – в палаты Патриарха. Вы можете провести меня туда безопасным путем? Подумайте, прежде чем отвечать. Предательства я не потерплю.

Несколько человек принялись заверять его, что им известен такой путь. Он встретился взглядом с Паулиной, она кивнула. Казалось, она уже не так его боится, на смену страху пришло беспокойное любопытство.

– Ну что ж, ведите меня, и я вас отблагодарю. В противном случае, – он положил руку Владу на лицо, закрыв ему рот ладонью и стиснув челюсть между большим и остальными пальцами, – в противном случае у вас не останется никакой надежды, а награда ваша будет такой.

Он сдавил голову Влада, потом сильнее, еще, все время глядя ему прямо в глаза, стараясь добраться до сердцевины его крысиной душонки, щедро подмешивая к его предсмертным мукам унижение. Влад пытался вырваться. Он брыкался, царапался, колотил каблуками по каменному полу, но вопли его были едва слышны из-под ладони Бехайма. Он выпучил глаза, и вскоре вокруг белков показались тонкие кровавые ободки. Все тело его затряслось.

– Что, больно? – изображая участие, поинтересовался Бехайм. – Думаю, больно.

Влад молотил руками по воздуху. Сквозь ладонь Бехайма, сжимавшую его рот, просочился пронзительный крик. Как выстрел пистолета, треснула челюстная кость. Веки его сомкнулись, казалось, он потерял сознание. Бехайм продолжал давить. Одно веко стало набухать, потом второе, они постепенно открывались, обнажая выпячивающиеся глазные яблоки. Он еще раз, сдерживая себя, ударил Влада, чтобы привести его в сознание, и снова прикрыл ему рот. Шея Влада раздулась от вопля, которому было не выйти наружу. Хрустнула скула, руки и ноги задрожали. Из-под век проступили полумесяцы белков. Лицо его было как мешок с разбитой черепицей. Наконец Бехайм опустил несчастного на пол, и тот осел в позе сидящего гигантского младенца: ноги разъехались, руки распростерты, голова упала, в горле вместо дыхания что-то ревет и хрипит.

– Ну вот, – сказал Бехайм, отирая с руки слюну и кровь. – Я проявил милосердие. Живи, если сможешь.

Влад повалился набок и едва двигающимися руками стал ощупывать каменные плиты в поисках опоры. Глаза его теперь были открыты. Обрамленные красной каймой, растянув веки, они выпирали из глазниц, как сваренные вкрутую яйца, из них капали кровавые слезы. Судя но тому, как он шарил по полу, Бехайм решил, что он ослеп. Он обратил взгляд на остальных, прижавшихся к стене. Одной Паулине удалось сохранить самообладание.

– Возьмите одежду ваших мертвецов, – приказал он. – Порвите на полосы и скрутите в веревки. Привяжитесь друг к другу. Я буду держать конец веревки, и мы вместе пойдем в замок. Когда я попаду к Патриарху, вы будете вознаграждены. Ясно?

Они согласно забубнили и принялись выполнять его указания, а он наклонился к Жизели в надежде вернуть ее к жизни. Но она не отвечала, и он со страхом подумал, что, может быть, надругательства вкупе с зельем, которым ее опоили, оказались больше того, что она могла выдержать. Он решил немного подождать. Если она не придет в себя, ему останется только выполнить свой долг.

– Паулина! – Он сделал знак рукой белокурой девушке и прошел с ней к выходу, а потом в коридор, оставив дверь приоткрытой, чтобы не терять из виду остальных.

Он поставил Паулину к стене и, чуть отдалившись, стал снова рассматривать ее. В ней была какая-то чистая чувственность, и он подумал, что именно это ее свойство, прежде всего другого, и пробудило в нем вожделение. Ее чувственность и кровь с пьянящим, пикантным букетом. Конечно, не столь неотразимым, как у Золотистой, – тут был менее изысканный напиток, но тем не менее весьма достойного качества.

– Тебе не приходилось служить у кого-либо из Семьи? – спросил он.

– Нет, мой господин.

– Как же ты сюда попала?

– Я родилась в замке, господин.

– Здесь… на этих задворках?

– Да, господин. Как и матушка моя, и батюшка. И их родители. В моем роду уж двадцать с лишком поколений живут в замке Банат.

Бехайму стало любопытно, но у него не было ни времени, ни желания расспрашивать ее дальше.

– Я приглашаю тебя к себе на службу, Паулина. Понимаешь, что это значит?

– Да, мой господин.

– Согласна ли ты служить мне?

Она не ответила. Видно было, как напряглись ее плечи и шея, щеки чуть побледнели.

– Боишься?

– Боялась, господин. Шибко боялась. Но теперь… – Она опустила глаза. – Теперь мне уже не так страшно.

Он протянул руку, взял ее за подбородок и вперил в нее взгляд. Ее губы расслабились, глаза расширились, и он увидел в них оранжевый отсвет факельного огня и отражение чего-то темного в середине – он узнал в этой черноте себя.

– Отвечай же, Паулина, – велел он. – Говори. Времени на размышления нет.

– Я согласна служить вам, – вымолвила она дрожащим голосом и взглянула в проем двери на Жизель, лежавшую, словно во сне. – Но у моего господина уже есть служанка.