Сказал я девушке кротко:

— Простите за нетактичность,

Но бюст ваш, и торс, и походка

Напомнили мне античность.

Она в ответ мне со вздохом:

— Простите, но ваше сложение

Напомнило мне эпоху

Упадка и разложения.

Олег Григорьев

Любовь и смерть — главные темы мирового искусства. Потому что затрагивают два самых сильных инстинкта — инстинкт самосохранения и половой инстинкт. Кнут и пряник, так сказать… Обожествление смерти и придумка вечной жизни «на том свете» — это работа инстинкта самосохранения. Обожествление любви (тезис о том, что Бог есть любовь), а также красная нить любовной лирики, проходящая через всю мировую литературу и кино, — работа инстинкта размножения.

Инстинкт срабатывает, и глухарь самозабвенно токует; павлин, который, как известно, принадлежит к отряду куриных, распускает перья перед своей курочкой; гопник с гитарой поет блатную балладу своей даме сердца, сплевывающей семечки, — так самцы разных видов привлекают самку, подчиняясь зову программы размножения… А девочки провоцируют драки между мальчиками, инстинктивно выбирая таким образом самого сильного оплодотворителя.

Женщина безутешно рыдает: он бросает ее, уходит к молодой самочке, подлец! Почему она плачет? Отчего она к своему самцу так привязана?.. Вопрос, конечно, интересный. И таких вопросов можно назадавать великое множество! Почему, например, основная форма брачного союза у нашего вида — парный брак? Или отчего наш вид гиперсексуален? Наконец, зачем нужна любовь, ведь от нее одни проблемы, — кролики и рыбки без всякой любви прекрасно размножаются и не страдают от чувства неразделенности!

Начнем с последнего. Любовь у нашего вида появилась вместе с широким тазом у наших самок — есть такое мнение. Идея состоит в следующем. У австралопитеков никакой половой любви не было, один голый секс. И ничего, прекрасно работало — детеныши рождались, и самки вполне справлялись с их воспитанием. Но потом пошла мода на поумнение. То есть на рост мозга. Большой мозг в маленькой черепушке, ясен перец, не поместится. Значит, коробку нужно увеличивать. А если у ребенка увеличивается голова, значит, надо менять и конструкцию родовых путей. Иначе все старания напрасны: младенцы с большой башкой, то есть потенциально более умные, просто не будут рождаться, не проходя в тесные родовые пути и убивая мать при родах. И вот у нас уже все поползло. Как в анекдоте: тут всю систему менять надо!

Вывод, товарищ конструктор? Бросайте свои старые чертежи в корзину и увеличивайте таз! Наращивайте диаметр родовых путей!

Легко вам сказать, товарищ полковник! А знаете ли вы, что любое конструктивное решение имеет свои плюсы и минусы? Увеличение задницы женщины, конечно, увеличивает разумность вида, но зато снижает подвижность конструкции — самка с широким тазом уже не может столь же быстро передвигаться, как с узким. Она с меньшей вероятностью сможет убежать от хищника или догнать мелкую добычу. И потому неплохо бы ее защитить и с ней поделиться добычей… Кто это сделает? Да хахаль ейный! Пусть и защитит, и едой поделится. Хватит ему жить по принципу «наше дело не рожать — сунул, вынул и бежать». Будем создавать ячейку общества!

Вот к чему привело простое увеличение жопы — к пересмотру конструкции и всей организации взаимоотношений внутри вида.

А как этого добиться? Ну зачем это надо самцу — защищать самку? Он же рискует при этом сам погибнуть! Что его может подвигнуть на такие подвиги? Только великая сила! Которая может пересилить даже самый сильный инстинкт — самосохранения. И тут, собственно, ничего нового изобретать не надо. Такая сила уже существует. Что заставляет самку отчаянно защищать детеныша даже перед превосходящими силами противника? Крепкая эмоциональная привязанность! Любовь… Ну, раз аркан уже изобретен, давайте его накинем и на самца. Пусть он будет теперь тоже привязан к своей самке и детенышу на уровне биохимии! И вот вам пожалуйста, получите.

Как видите, от жопы до любви один шаг…

Причем, поскольку природе нужен обмен генами для увеличения разнообразия, а детеныш примата становится самостоятельным на третьем-четвертом году жизни, на больший срок привязывать самца к самке нет смысла, можно и даже нужно перетасовать пары для повышения разнообразия. Поэтому любовь, как правило, и проходит годика через три-четыре. Отмирает за ненадобностью, переключаясь на другой объект.

Такую теорию жопной любви в свое время высказал Дольник. Однако скорее всего половая любовь возникла раньше, чем представлялось Виктору Дольнику. Почему?

В попытках ответить на этот вопрос мы неизбежно упремся в другой вопрос: к какому же виду мы принадлежим — моногамному или полигамному?

Между прочим, ответ на этот вопрос не так-то прост! Да, действительно, абсолютное большинство представителей нашего вида живет в парном, то есть моногамном, браке. Но есть некоторые страны, самцы в которых имеют целые гаремы самок, как какие-нибудь моржи. Они что, от другой обезьяны произошли и не принадлежать к нашему виду? Ведь форма брака — видовой признак!.. Мы теперь грамотные и знаем знаменитую формулу: «Есть инстинкт — есть поведение, нет инстинкта — нет поведения».

Мы ходим по лесу и ищем грибы — это срабатывает древний инстинкт собирателя… Мы любим смотреть на огонь, потому что тысячами лет наши предки жили вокруг костра. А те, кто не любил огонь или боялся его, не выживали или выживали с меньшей вероятностью… Мы с детства любим собак и кошек, поскольку тысячи лет провели с ними в симбиотическом существовании… Мы любим охоту, а наши дети обожают салочки и прятки, потому что тысячами лет в полуживотном состоянии добывали себе пропитание именно охотой, пришедшей на смену трупоедству…

Нет поведения, если нет программы, ее обусловливающей. Получается, что жить парным браком нас заставляет один инстинкт, а гаремным браком другой? У нас что — в прошлом было и то и другое?

Так оно и есть…

Биологам известно: моногамия возникает там, где есть необходимость заботиться о потомстве, это просто инструмент. Поэтому птицы моногамны: одному партнеру нужно высиживать яйца, а другому — обеспечивать сначала самку, а потом вместе с ней и весь выводок едой. Это разумное решение. При этом заметьте, сами по себе птицы в большинстве своем — довольно глупые создания. И «разумно» они ведут себя автоматически — под управлениям инстинктов, то есть наработанных эволюцией и вшитых в тело программ.

А вот млекопитающие более умные создания, чем птицы. Но они за редчайшим исключением не откладывают яйца, а вынашивают детенышей в утробе или в специальных кожных складках, как кенгуру. Стало быть их потомство защищено телом матери и в стационарном высиживании не нуждается. Поэтому подавляющее большинство млекопитающих устойчивых брачных пар не составляют, им не нужно. Всего 9% видов млекопитающих практикуют моногамию, причем у травоядных ее практически не бывает. Однако есть группа зверей, у которых моногамия встречается гораздо чаще, чем у прочих, — это мы, приматы. Треть всех приматов моногамны!