Ночью никаких происшествий не было, а утром несколько человек из нашей батареи собрались на опушке и с интересом разглядывали окрестности.

По дороге от города в нашу сторону двигалась группа людей. И хотя ничего подозрительного в этом не было, мы по привычке отошли в тень деревьев. Вскоре ситуация прояснилась – к нам приближались человек десять чернокожих в военной форме.

Союзники! Это поняли сразу. К подобной встрече нас не готовили, и, что надо было делать, мы не знали. Однако здравый смысл подсказал. Все высыпали навстречу, а наши физиономии не оставляли сомнений в искренней радости. Подошедшие остановились и тоже заулыбались.

Некоторое время стояли молча. Потом кто-то из наших громко заявил:

– Мы русские! Совьет юнион.

Гости сразу же ответили, но никто ничего не понял. Попытались объясниться на немецком, но и его толком никто не знал, ни мы, ни американцы.

Потом наводчик четвертого орудия Стрельченко подошел к пришедшим и протянул руку. Этот жест был сразу же понят. Начались массовые рукопожатия, перешедшие в дружеские объятия. Один из союзников отстегнул висевшую на поясе фляжку, сделал из нее несколько глотков и протянул нам. Малинин, оказавшийся ближе других, тут же принял ее из вежливости (как он потом объяснял), тоже сделал два глотка и вернул хозяину. Ту же процедуру, как по команде, проделали и остальные.

На опушке уже собралось много народу. Все что-то говорили, смеялись, обнимались. В течение каких-нибудь нескольких минут все буквально опьянели от счастья. И, как на фронте, началась пальба в воздух. Как же, разве можно было обойтись без салюта. Вот теперь все поняли, что война действительно кончилась, и об этом мы узнали не от своего командования, а от американских солдат, с которыми вот так просто встретились и познакомились.

Начался обмен сувенирами. Это сейчас говорят – сувениры, а тогда этого слова многие даже не знали и просто дарили новым друзьям свои вещи: самодельные ножи и ложки, кресала (кусок металла с камнем и фитилем для прикуривания), мешочки с махоркой, звездочки с пилоток и самые обыкновенные пуговицы со звездочкой от гимнастерки. А кое-кто подарил этим черным парням даже свою медаль. Союзники не остались в долгу. Нам дарили часы, фляжки (уже пустые), перочинные (отнюдь не самодельные) ножи, настоящие зажигалки и множество других вещей, оказавшихся у них в карманах. Все это делалось от чистого сердца, без корысти и с большой радостью.

Между тем наступило время завтрака, и все дружно пошли на батарею. Правда, замполит майор Плющ пытался этому воспрепятствовать, но ничего у него не получилось. Зато батарейный повар Чиринтаев оказался на высоте. Он гордо стоял с огромным черпаком на подножке полевой кухни, и самые большие порции каши с американской тушенкой достались гостям. После длительных рукопожатий и объятий американцы ушли в город.

На другой день мы собрались нанести ответный визит, но вместо этого пришлось ехать и расчищать улицы городка, где вскоре должно было проходить какое-то важное мероприятие командующих воинскими соединениями.

Вернулись на батарею лишь через несколько дней. Теперь уже все знали, что город, из которого пришли американские солдаты, называется Цербст, а протекающая невдалеке река – Эльба.

Вскоре американцы ушли за реку, и в городе оставалось только мирное население. Немцы встретили советских солдат настороженно-приветливо. Настороженно – потому, что им говорили о русских только плохое, а приветливо – потому, что побывавшие здесь чернокожие войска вели себя отнюдь не по-джентльменски, а наши в глазах горожан были все-таки белыми людьми. Но самое главное заключалось не в этом. Из многих окон первых и даже вторых этажей на победителей смотрела… Кто бы вы думали? Царица Екатерина II. И возле каждого портрета лежали цветы. А в витринах магазинов в центре города были выставлены большие картины, на одной из которых была изображена крупная женщина в черном платье, держащая на руках прелестную малютку, надо полагать, будущую российскую императрицу. И все это было буквально завалено живыми цветами.

Мы были ошеломлены. К стыду своему, никто из нас толком не знал биографии Екатерины, но многие со школы помнили, что она была немкой. Это тут же легло в основу решения, что Цербст и есть ее родина. Наше невежество развеял местный дольметчер (переводчик), который довольно подробно рассказал биографию царицы, особо остановившись на ее молодых годах, и сообщил, что здесь было лишь родовое поместье ее матери, а сама Екатерина носила титул принцессы Цербстской.

Вот так, на Эльбе, в местах, где в детстве жила наша императрица, второй дивизион 236-го Померанского гаубичного артиллерийского полка и закончил войну.

Вскоре после окончания войны наш полк перебросили в город Эрфурт – центр немецкой культуры. Поселили нас на окраине города в хороших казармах, где раньше размещались отборные германские войска. В первое время мы радовались хорошим условиям – большим светлым комнатам, водоснабжению, канализации, двухэтажным удобным кроватям с чистым бельем и другим удобствам. Однако вскоре возникли новые интересы – нам захотелось ближе познакомиться с городом и его населением. Но выйти за ограду территории можно было только по пропуску, который давали лишь для выполнения служебных поручений.

Мне повезло. В то время по какой-то причине из нашего дивизиона выбыл автотехник и на меня временно возложили его обязанности. В звании старшего сержанта я был освобожден от офицерских занятий, а как исполняющий обязанности офицера имел повышенное денежное довольствие и постоянный пропуск на выход с территории казарм.

Первым делом я направился в город, чтобы заказать себе китель. Портным, выбранным по рекомендации командира взвода управления нашей батареи Домрачева, оказался пожилой немец, с которым я быстро обо всем договорился. И через несколько дней, к моему удовольствию, вполне приличный китель был готов. Теперь обнову надо было обмыть, а в военторге ассортимент винно-водочных изделий был ограничен, и снова надо было идти в город. Потом с офицерами я ходил в кино и каждый раз после сеанса мы посещали пивной бар и выпивали по нескольку кружек Dunkel Bir (темного пива).

Но тогда самым важным для меня делом было лечение зубов. В небольшой квартире под кабинет была выделена комната с двумя креслами. Работали здесь два врача – немец лет пятидесяти и его сын, сильно хромающий на правую ногу, видимо пострадавшую от ранения. Оба они вполне прилично говорили по-русски, и общаться с ними было легко. За несколько посещений мне удалили два зуба и еще несколько запломбировали. Работали врачи хорошо, плата была вполне приемлемой, и я остался доволен.

Вообще-то отношения советских военнослужащих с немцами складывались по-разному. Значительная часть солдат не имела с ними никаких дел, мирно несла свою службу и ждала демобилизации. Вторая достаточно большая группа солдат и офицеров постоянно общалась с населением, находя в этом определенное удовлетворение любопытства. Иногда, правда, эти отношения переходили грань приличия, но до серьезной уголовщины не доходило. Однако было и другое. Некоторые военнослужащие распустились, хулиганили, а то и откровенно занимались грабежами и насилием.