Я прошелся мимо пакгаузов, ожидая сигнала — однако местный сброд, кажется, запаздывал.

Что ж, подождем.

Мохноногие коротышки продолжали галдеть, но сместились в сторону от репазитория. Они порядочно захмелели, приняв забродившего сока репы, и на ровном пространстве неподалеку от деревянного гриба устроили танцы, аккомпанируя себе на флейтах. Я как-то говорил, что хламлинги исповедуют полиаморию — стало быть, семьи у них насчитывают сразу несколько жен и мужей, количество которых (что жен, что мужей) может колебаться в произвольном порядке. Мужья и жены могут произвольно же менять семьи, переходя в новую ячейку, обычно ячейки эти формируются из хламлингов примерно одного возраста, таким образом, есть молодые, средних лет, пожилые и стариковские семьи, дети же воспитываются совместно. Весьма необычный метод семейной жизни для такого моногамного паренька, как я, но хламлинги, как говорят, весьма счастливы, хотя бы потому, что понятие измены в такой полиаморийной семье попросту неизвестно, и семейное счастье может длиться до глубокой старости. Вот только реповый мессия к ним никак не приходит…

По лесенке репазитория споро взбирался какой-то хламлинг в неизменной шляпе. Странно, что без овощной корзины за спиной… Да и одежда как будто не хламлинга… Я прищурился: и ботинки у него явно кожаные, а не те жуткие стукалки, в которых эти карлики ходят… Очень необычно. Неужто какой-то гоблин решил украсть у хламлингов забродившую репу? Если это так — его просто убьют. Я вздрогнул: лжехламлинг отворил дверцу под скатом крыши и… рыбкой занырнул внутрь репазитория. Я ожидал вскриков толпы — однако хламлинги к тому времени слишком набрались забродившего репового сока, никто не заметил нарушителя. Интересно, что они скажут, когда он выберется наружу?

Я пожал плечами и двинулся к пакгаузам. Если злыдни не придут к Фатику, значит… Фатик дождется злыдней, а затем выпишет им люлей.

У меня вдруг защемило сердце. Что-то было не так… Инстинкты варвара проснулись слишком поздно, заглушенные ознобом и саднящим горлом.

В этот неприятный момент кто-то со стороны пакгаузов решил оборвать нить моей жизни, выстрелив из арбалета. К счастью, перед выстрелом убийцу настиг чих — самый натуральный, из тех, что могут накрыть человека в любой момент — хоть на любовном, хоть на смертном ложе, хоть во время убийства.

Стрелок чихнул — находился он в ближайшем ко мне пакгаузе, стрелял из-за ставни, а я отдернулся, и арбалетный болт, сопровождаемый звуком тугого удара тетивы, с шелестом пролетел мимо, задев рукав сорочки.

Ого-го! Меня настигли шеффены?

По бокам выросли две тени. Я не стал мешкать и по-дурному вертеть головой, — потеряв шляпу, молча ринулся в узкий, мощенный горбылями коридор между пакгаузами, чувствуя, как липнет к спине сорочка. Я рассудил, что меня верней пришпилят на открытом месте, чем среди пакгаузов. Ходят слухи, что где-то на просторах Южного континента есть монастырь, в котором адептов учат отбивать летящие стрелы мечом, или даже рукой, иные мастера, говорят, умеют ловить стрелы зубами. В этот момент я позавидовал его адептам. Но — чего не умею, того не умею. А раз не умею — остается только бежать.

Вслед мне застучали шаги. А коридор меж пакгаузами все не кончался. Ошибочка вышла — мне нужно было бежать в направлении Авандона.

Черт, я младенчик с голой попкой! Сейчас в меня вы…

Сзади раздался хлопок тетивы, и я резво распластался на горбылях. Затем вскочил. Затем снова упал — когда раздался новый хлопок. Говорят, физические упражнения полезны для здоровья — и я в полной мере это подтверждаю: буквально два падения на согнутые руки и подогнутые коленки дважды уберегли меня от стрел.

Ну вот, едва не погубили хорошего человека! Примерного труженика и семьянина!

Я галопом устремился вглубь квартала пакгаузов, даже не пытаясь обернуться. Раздалось три выстрела — значит, арбалеты у молодцев опустошены. Теперь они возьмутся за ножи, или что там у них есть — а вот здесь все будет решать резвость моих ног. Мне нужно двигаться в сторону города — там солдаты Карибдиза не дадут меня в обиду. Нет, конечно, убийцы могут попытаться перезарядить арбалеты и подстрелить меня на открытом пространстве, но дело это долгое, я успею сбежать.

Дробный перестук шагов за спиной. Меня преследовали двое. Третий, затейник, отстал — или перезаряжал арбалет, или решил отрезать мне путь. Впрочем, убийц может быть не трое — а куда больше.

Я наддал, переходя в сумасшедший галоп. В некоторых обстоятельствах самое умное — драпать, сверкая голым задом. Обшарпанные стены пакгаузов мелькали по сторонам; из-под ног порскали крысы.

Мои уши вдруг донесли: один из преследователей отстал. Ничего доброго это не сулило. Мерзавец, скорее всего, затеял обход, зная расположение пакгаузов.

Гритт!

Я совершил один трюк, который мог дорого мне обойтись. А мог — спасти жизнь, ликвидировав, по крайней мере, одного преследователя.

Я развернулся и упал на задницу — больно! — и сделал единственное, что мог в этих обстоятельствах — врезал убийце ногами в живот.

Трюк старый, но частенько срабатывает, если преследователь набрал изрядную скорость.

Он отлетел, выронив саблю, черный бурнус запахнул обезображенное татуировками лицо.

Кверлинг!

А я, дурак, не подумал, что чародеи могли оставить в приграничных городках этих уродов, сообщив им мои приметы. Кверлингам было достаточно наблюдать за прибывающими караванами, а затем улучить момент, и…

Что они и сделали.

Я прыгнул на кверлинга и ударил в нос каблуком ботинка, от души, от всей своей варварской сущности.

Затем подхватил саблю и заколол гадину ударом в горло.

Сбоку из проулка выдвинулся еще один кверлинг, сверкнула полоска стали. Я выставил саблю и парировал не слишком умело, так как задница моя все еще гудела от удара и, кажется, порывалась отделиться от тела.

Кверлинг поднажал, но я чудом скользнул (глупое слово в этих обстоятельствах, на самом деле — отхромал) в сторону, сабля противника врезалась в дощатую стену пакгауза. Я ударил кверлинга в бок, куда-то меж ребер, удачно извлек клинок и добавил в шею, затем, не помня себя от злости, врезал наискось по искаженному болью лицу, рассек его, как иные рассекают арбуз — до красной мякоти, — ударил еще раз, рассекая яремную вену, еще, и опомнился, лишь когда кверлинг завалился на бок.

К счастью, кверлинг не напялил кольчугу — ведь убить меня намеревались стрелами, и рукопашная не планировалась.

Терпкий запах крови поплыл в воздухе.

Я оперся о колени, пытаясь отдышаться. Перед глазами расходились цветные круги. Сердце бухало в груди, как пудовый гномский молот.

Что-то озверел старина Фатик. Но он просто не любит, когда его пытаются подленько прищучить из-за угла, особенно когда сам он — безоружный младенчик с голой попкой.