На Рождество мы отправились в Гринвич. Принцесса распорядилась, чтобы я снова воспользовалась услугами миссис Пинкни, как и в прошлом году. В этот раз мастерица попросила встретиться с ней в Большом королевском гардеробе в Лондоне, где она могла бы показать весь свой товар.

Здание Большого гардероба располагалось к востоку от знаменитого доминиканского аббатства Блэкфрайерз. Сюда свозились ткань, кожи, меха и прочие материалы, из которых должна была шиться одежда и обувь для короля и его двора. Делались отрезы по меркам, которые направлялись портным, вышивальщицам, белошвейкам, шляпникам, чулочникам, сапожникам и скорнякам. Клерки королевского гардероба объезжали мастеров и забирали у них готовые изделия, а также отвечали за закупки необходимых материалов в потребных количествах.

Впервые за последние три года и четыре месяца с тех пор, как я уехала из Гластонбери, я оказалась вне пределов королевского двора. Я радовалась этому поручению так, как будто бы королевская баржа, двигавшаяся вверх по течению, несла меня навстречу неизведанным приключениям. Мы поднимались на веслах вверх по Темзе, поэтому дорога до Лондона заняла целых два часа.

Ветер пытался сорвать зимний плащ с моих плеч, а ледяные брызги мочили подол платья, но я отказывалась укрыться в крохотной каюте, ибо не хотела упустить ни одного мгновения поездки. Я и ранее пересекала Лондон по реке, но тогда у меня не было возможности смотреть по сторонам. Принцесса Мария предпочитала оставаться в каюте, и ее фрейлины должны были находиться подле нее.

В этот раз меня сопровождали мистер Кент, двое йоменов и Эдит, и потому я была вольна стоять на палубе, сколько захочу, несмотря на погоду. Начался отлив, во время которого баржи могли проходить под Лондонским мостом[84]. Я глаз не могла отвести от домов, толпящихся на мосту и буквально висевших над быстрой водой, и от могучих мостовых опор, мимо которых несло нашу баржу.

В прилив пассажиры сходили на берег до моста и ждали свои лодки или баржи ниже по течению, если, конечно, судам удавалось пройти под мостом.

Мы миновали морские корабли, стоявшие на якоре, и берег, застроенный складами, высокими зданиями и церквями, а затем пришвартовались у пристани Святого Павла. Хотя ехать по суше оставалось всего ничего, нас ждали лошади. Я села в столь ненавистное мне дамское седло за спину мистеру Кенту, а Эдит — за спину одного из йоменов. Второй слуга, одетый в сине-зеленую ливрею принцессы, шел пешком впереди нас, чтобы расчищать дорогу на запруженных толпой улицах.

Большой гардероб размещался в просторном городском доме с несколькими флигелями и пристроенными к нему лавками. Внутри были не только склады, но и конторы торговцев. Мы направились как раз в одну из таких контор: мистер Кент шел впереди меня, а Эдит замыкала наше шествие. Когда мы оказались на месте, нас попросили подождать миссис Пинкни.

В комнате почти не было мебели: только стол, заваленный бухгалтерскими книгами, и несколько сундуков. Во двор выходило лишь одно окно. В ожидании миссис Пинкни я развлекалась, наблюдая за работниками, разгружавшими кипы товара и рулоны материи, но через толстое стекло видно было плохо.

За моей спиной открылась дверь, я обернулась, готовая улыбкой приветствовать мастерицу, и оказалась лицом к лицу с ее сыном.

Рейф Пинкни заметно возмужал за тот год, пока мы не виделись. Плечи у него стали широкими, а руки — мускулистыми. Уверена, что и во мне он увидел определенные перемены. Конечно, я по-прежнему казалась слишком высокой для женщины, но мое тело приобрело соблазнительные округлости и выпуклости. Я больше не походила на своих худых теток-монахинь. Рейф так пристально уставился на меня своими бездонными карими глазами, что я невольно смешалась.

Пришлось даже прочистить горло, перед тем как сказать:

— Я ожидала встретить миссис Пинкни.

— Она послала меня вместо себя.

Я заколебалась. Я даже не знала, как обращаться к нему. Он не был джентльменом, потому негоже было называть его «мистером Пинкни». Но и до «шелковых дел мастера» он еще не дорос, ибо, скорее всего, еще не закончил обучения. Рейф уже не был мальчиком на побегушках, как в тот раз, когда я увидела его впервые, но не был он и купцом, обладавшим всеми правами на ведение торговли.

Если сын миссис Пинкни и заметил, что я не называю его по имени, то не подал виду. Вместо этого он предложил мне посмотреть все товары, которые они с матерью продавали покупателям в своей лавке в Большом гардеробе, и я согласилась. Эдит шла за нами, широко открыв глаза и рот от удивления. Никогда прежде не видела она такого богатого выбора драгоценных тканей и пряжи в одном месте. На полках высились рулоны материи всех возможных цветов и оттенков, стояли катушки с намотанными на них шелковыми нитями. Наконец мы дошли до полок, где хранились шелковые ленты, шнуры, тесьма, кружева и прочие изделия из шелка, которые его мать поставляла ко двору.

— Большую часть этих товаров мы получаем из других стран. Вот тесьма каленая, — скороговоркой зачастил Рейф, намекая, что она и в подметки не годится той, что делается в Англии.

— Каленая? — мне казалось, что так можно говорить только о железных лентах.

— Это на нашем языке значит «из Кельна». Знаете такой город? Эту тесьму пускают на женские пояса и петли для ношения ключей.

Он ткнул пальцем в другую катушку на полке и, усмехнувшись, произнес:

— А эта лента потуренная, не скажу что потыренная. То есть из французского города Тура. Из нее хорошо делать искусственные розы.

Рейф находил ехидное словцо для каждого заморского товара, попадавшегося на нашем пути, и я решила его поддразнить, легко перейдя с ним на ты:

— Тебя послушать, так твоя мать — единственная во всем мире, которая умеет делать из шелка что-то путное…

— Никто не сможет лучшее нее свить сетку для волос или изготовить нарядную кружевную ленту. — Рейф повернулся ко мне, и в его карих глазах блеснул вызов.

Мы замерли. Напряженный взгляд Рейфа остановился на моем лице. Я смело встретила этот взгляд и не отвела глаз. В какое-то мгновение показалось, что мы оба перестали дышать. Потом он протянул руку и нежно дотронулся до моей щеки. Его пальцы (а руки у него снова были без перчаток) едва уловимым, неожиданно нежным движением убрали локон, выбившийся у меня из-под чепца.