Но жизнь пошла не по плану. Мясоедов был вынужден вернуться на службу в «Северо-западной» на старых условиях; предстояло Ждать еще долгих девять лет, прежде чем он сможет рассчитывать на повышение и реальное участие в принятии решении. И хотя платили ему теперь, несомненно, больше, чем до недолгой службы в Военном министерстве, обязанности его продолжали оставаться по большей части бумажными, а не собственно управленческими. Практически все дела компании решались в ее либавской конторе. Составлявшиеся там письма, адресованные разным британским и американским пароходным компаниям и банкам, передавались в Петербург, где Мясоедов их подписывал и переправлял по назначению54. Сергей также должен был служить посредником между фирмой и властями, что он и делал — например, весной 1914 года, когда в переписке с минским губернатором оправдывал использование компанией агентов-евреев55.

Несмотря на переменчивость эмиграционного бизнеса, дела «Северо-западной русской пароходной компании», похоже, шли не так плохо. Рост доходов позволил фирме в 1911 году купить сразу два корабля, «Леопольд II» и «Георгиос I», которые она прежде арендовала у Дании. «Объединенная пароходная компания» («Det forenede Dampskibs-Sekskab»), первоначальный владелец судов, перевела право собственности на «Леопольда» и «Георгиоса» в июне и августе соответственно; датские источники сообщают, что продажная цена «Леопольда», которого «Северо-западная» перекрестила в «Саратов», составляла 100 тыс. рублей. Сумма, заплаченная «Северо-западной» за «Георгиоса», переименованного в «Одессу», не зафиксирована56.

Однако скромные достижения «Северо-западной» не удовлетворяли Мясоедова — единственным для него способом заработать с помощью компании было сделать ее успех не медленным и устойчивым, а мгновенным. Поэтому он при всякой возможности настойчиво уговаривал Фрейдбергов увеличить масштаб бизнеса. Почему бы, например, «Северо-западной» не пустить собственную прямую линию из России в Америку? Самуил Фрейдберг счел эту идею абсурдной. Он написал Мясоедову, что компания продолжит играть роль «вспомогательной» линии для «Кунарда», как и раньше. У Фрейдбергов не было ни необходимого капитала, ни смелости для прямого соревнования с гигантами трансатлантических перевозок. Одним словом, вопрос был закрыт57.

Тогда Мясоедов попытался уговорить Фрейдбергов продать «Северо-западную» и выдать полагающуюся ему часть от сделки, и даже вступил в переговоры по этому поводу с Каценеленбогеном, агентом датского пароходства. Однако семейство Фрейдбергов эта идея также оставила равнодушным58. Потерпев поражение в своих попытках выжать из «Северо-западной» больше доходов, Мясоедов обратился к другим коммерческим проектам. Какое-то время он участвовал в проекте развития гидроэлектростанций в Закавказье и в начале 1914 года посетил Тифлис в обществе нескольких немецких инвесторов. Но и из этого проекта опять ничего не вышло59.

Однако потребность Мясоедова в деньгах выходила за рамки заурядной жадности. Дело в том, что в последнее время расхода его резко возросли. Дети выросли, нужно было платить за обучение в гимназии, частным учителям музыки и прочее. Но прежде всего банковский счет Мясоедова опустошала его любовница Евгения Столбина — к этому времени Сергей Николаевич выдавал ей ежемесячное содержание в 210 рублей. Вследствие своей щедрости он оказался по уши в долгах, ибо единственным способом удержаться на плаву было давать долговые расписки. Но и при таком образе жизни изучение его банковских счетов свидетельствует, что обычно к концу года у Мясоедова на счетах оставалось не больше 100–200 руб.60

В январе 1914 года муж Столбиной был переведен из столицы в жандармское подразделение в Радзивиллове, на Волыни. Супруга отказалась его сопровождать, осталась в Петербурге и стала сдавать одну из комнат в своей квартире — сначала у нее жила учительница игры на фортепиано Изабелла Кан, потом Нина Петровна Магеровская, подруга еще по киевской гимназии. Столбина и Магеровская откровенно зажили как куртизанки, создав небольшой, но отборный круг клиентов из числа офицеров петербургского гарнизона61.

Несмотря на то что следователи позже назовут это «рассеянным» образом жизни, чувства Столбиной к Мясоедову стали с годами гораздо глубже, как и его к ней. Любовные письма, которыми они обменивались в этот период, полны явно искренних, хотя и слащавых, любовных признаний62. Сергей и Евгения все чаще стали заговаривать о том, чтобы пожениться и начать новую жизнь. Однако на пути этой мечты стояло два больших препятствия. Одно — жена Мясоедова, Клара, которую необходимо было убедить согласиться на развод. Дело в том, что именно она, а не Сергей, как оскорбленная сторона, должна была подать прошение в Синод о разрешении развестись по причине неверности мужа. Остро стоял и вопрос денег — как писал Мясоедов Евгении, «немедленно рвать с прошлым и переходить с тобой на 430 рублей в месяц не умно»63.

В Кларе, которая, как мы знаем, была почти с самого начала в курсе мужниных измен, разгоралась злоба и обида. Похоже, что интрижка Мясоедова в соединении со всеми теми неприятностями, которые пережили супруги зимой и весной 1912 года, убила в ней последние искры любви и уважения к Сергею. В ноябре 1912 года в письме к деверю (мужу сестры) Францу Ригерту она нарисовала мрачный образ своего брака: «Видимся только за обедом, кроме вражды друг к другу, ничего не чувствуем»64. Неделю спустя по ее просьбе брат Сергея Николай отправил ему записку, полную упреков. Николай напоминал Сергею, что тот не имеет права держать Клару в неведении относительно своих планов их общего будущего, и заключал: «Не мешает тебе вспомнить, что твоя жена такой жестокости и позора не заслужила»65.

В 1913 году Мясоедов наконец решился прямо заговорить о разводе. Клара позже утверждала, что была совершенно готова согласиться на формальное прекращение брака, при условии, конечно, что Мясоедов обеспечит приличное существование ей и детям. Но предложение Сергея выплачивать им 3 тыс. рублей в год — то есть ежегодную ренту, получаемую им от сдачи в аренду Виленского дома, — Клара отвергла как ни с чем не сообразное и оскорбительное. В новом письме Ригерту она подсчитала, что жалованье и пенсия Сергея в сумме составляют более 7 тыс. рублей, тогда как ей с двумя детьми предоставлялось существовать на сумму вдвое меньшую, это просто нечестно66. Если верить тому, что она позже рассказывала военным следователям, причиной, заставившей ее переметить решение о разводе, была не только низость мужа. Старшая из детей, Мария (Муза), обожала отца и слезно умоляла Клару не разрушать семью. Клара поддалась на мольбы Марии и сообщила мужу, что не хочет больше обсуждать тему развода, хотя и знает про себя, что для нее самой гораздо лучше было бы прекратить этот брак. «Я из любви к детям пожертвовала себя» — так она впоследствии охарактеризовала принятое в тот момент решение67.

Однако Столбина не желала больше ждать. Прижатый ею к стенке Мясоедов вынужден был признаться в том, что жена его высказалась категорически против развода. Столбина была в ярости. Ночью 4 июля 1914 года в голову Мясоедова пришла совершенно безумная (и, возможно, пьяная) мысль: он привезет Столбину к себе в дом и раскроет перед Кларой все карты. Сергей с Евгенией прибыли в квартиру на Колокольной в полвторого ночи. Последовала безобразная сцена: Евгения и Клара выкрикивали проклятия в адрес друг друга, а потом и в адрес Мясоедова. Озлившись на обеих, Сергей вышел из квартиры, хлопнув дверью в лицо разъяренным женщинам. Клара в коротком описании случившегося утверждала, что, если вдруг она «случайно» умрет, полиции следует допросить Столбину по обвинению в убийстве, потому что эта женщина «на все способна»68.