ведет светскую, рассеянную жизнь. Живо интересует его и цыганский табор и восстание греков. В Михайловском он томится от „бездействия“, пишет ненужные прошения и чудные письма, брызжущие умом и заразительной жизнерадостностью. В 1826.году ведет „хитрую политику“ с Николаем Павловичем. В Петербурге впутывается в великосветские интриги, ссорится с министрами, затевает журнал и газету, полемизирует с Булгариным и др., вступает в компромисс с Гречем, будирует, шалит. Он и поэт, и историк, и критик, и публицист. Не может держать язык за зубами и пишет то гимны, то эпиграммы».

В ряду наших великих писателей едва ли найдется другой столь «беспокойный» человек, как Пушкин, разве только Лермонтов. Но у Лермонтова эта сторона соединялась с задатками «трибуна», с способностью к пламенному негодованию и протесту. Пушкин был «беспокойный» и неугомонный человек просто потому, что, одаренный натурою не по-русски живой, он был решительно неспособен сидеть сложа руки. В нем не было ничего «обломовского»…

В психологический набросок Овсянико-Куликовского необходимо внести одну существенную поправку. «Натура» Пушкина была не «африканскою» или какой-либо иною, а типично русскою. Не все русские люди были Обломовыми. Трезвость, ясность, отсутствие мистицизма и национальной нетерпимости, расторопность, живость, инициативность, любознательность, широта кругозора — все эти черту, свойственные Пушкину, являются как раз чертами русского национального типа, но активную, деятельную сторону пушкинского гения Овсянико-Куликовский уловил верно.

Один из пушкинских плакатов

Поэт принадлежал всем народам Советского Союза

Одиночество Пушкина было результатом не скаредности духа, не обиды на людей, не высокомерного индивидуализма. Пушкин протягивал руку за встречным рукопожатием, — ему в открытую руку клали камень. Пушкин шел к людям с открытой душой, — люди, с которыми имел дело Пушкин, глумились над предлагаемыми им бесценными дарами. Куда бы ни толкнулся поэт, везде жизнь встречала его недружелюбно и враждебно. Причина отщепенства Пушкина заключалась не в поэте, а в тогдашней действительности. В этом столкновении Пушкина с действительностью никто не мог отступить. Пушкин не мог отказаться от самого себя, жизнь не хотела без бою уступить свои веками установившиеся порядки.

В трагическом этом конфликте сильнее была жизнь. Поэт был беззащитен, роковая развязка становилась для него неизбежной. Поэт, думавший о смерти мужественно и примиренно, как о последнем тихом сне, должен был встретить тяжкую, неспокойную, мучительную не только физически, но и нравственно смерть. Но горестная и тяжкая гибель поэта обозначала только временное физическое торжество его врагов: поэт уже создал непреходящие ценности, которые обнаружат все свое значение только тогда, когда социальное зло падет и установится справедливый общественный порядок, обеспечивающий уважение и условия достойного существования для всех людей вообще и для каждого человека в отдельности.

Содержание конфликта Пушкина с действительностью

Конфликт, погубивший Пушкина, — был конфликтом общего, а не частного порядка. В противоречиях творчества и жизни Пушкина обнаружилось не столкновение гения со средой или гения с непониманием обыкновенных людей, а столкновение огромного социального содержания. Все противоречия, грозно и неразрешимо вставшие перед Пушкиным, могут быть сведены ближайшим образом к столкновению проснувшейся и гармонично выраженной человечности (гуманности) с законами и нравами деспотического и рабовладельческого строя. Таким образом определял значение творчества Пушкина уже Белинский. Свои статьи о Пушкине Белинский заканчивает следующими словами:

«К особенным свойствам поэзии Пушкина при-надлежит ее способность развивать в людях чувство изящного и чувство гуманности, разумея под этим словом бесконечное уважение к достоинству человека как человека. Несмотря на генеалогические свои предрассудки, Пушкин по самой натуре своей был существом любящим, симпатичным, готовым от полноты сердца протянуть руку каждому, кто казался ему человеком. Несмотря на его пылкость, способную доходить до крайности, при характере сильном и мощном, в нем было много детски-кроткого, мягкого и нежного. И все это отразилось в его изящных созданиях. Придет время, когда он будет в России поэтом классическим, по творениям которого будут образовывать и развивать не только эстетическое, но и нравственное чувство».

(Белинский, том XII, стр. 218.)

Да искусство Пушкина — нравственное искусство. Нравственное не в ханжеском смысле, не потому, что в поэзии Пушкина нет отражения излишеств молодого разгула, а потому, что в ней проявилась проснувшаяся и оформившаяся богатая личность, рассматривавшая других людей не только как равных себе, но и как условие развития собственных дарований и собственного счастья. Поэзия Пушкина насыщена положительными социальными чувствами. Чернышевский так же, как и Белинский, в характеристике Пушкина выделяет «нравственное здоровье»:

«Живость, пылкость, впечатлительность, — писал он, — способность увлекаться и увлекать, горячее сердце, жаждущее любви, жаждущее дружбы, способное привязываться к человеку всеми силами души, горячий темперамент, влекущий к жизни., к обществу, к удовольствиям, к тревогам, нравственное здоровье, сообщающее всем привязанностям и наклонностям какую-то свежую роскошность и полноту, отнимающее у самых крайностей всю болезненность, у самых прихотей, которыми богата его молодость, всякую натянутость, побеждающее, наконец, всякие односторонние увлечения, — эти черты ясны для всякого, кто читал его произведения, кто имеет хотя малейшее понятие об его жизни».

(Чернышевский, Избранные сочинения, 1934 г… стр. 190.)

Чернышевский недаром вносит в определение нравственного здоровья поэта общительные чувства — любовь, дружбу, симпатию к людям — имеющие смысл и цену только тогда, когда человек в них относится к своему контрагенту как к равной и независимой величине.

Нравственно-здоровое отношение к людям Пушкин не, ограничивал кругом близких себе Людей. Оно характеризует его воззрение на всех людей, на человека вообще. Пушкин, относившийся к человеку как к человеку, заглянул за край официальной завесы, прикрывавшей политическую и социальную действительность, и то, что он там увидел, было вполне достаточно, чтобы вселить в душу его чувство неблагополучия и тоски:

Румяный критик мой, насмешник толстопузой,

Готовый век трунить над нашей томной музой,

Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,

Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.

Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогой,

За ними чернозем, равнины скат отлогой,

Над ними серых туч густая полоса.

Где нивы светлые? где темные леса?

Где речка? На дворе у низкого забора

Два бедных деревца стоят в отраду взора.

Два только деревца. И то из них одно

Дождливой осенью совсем обнажено,

И листья на другом, размокнув и желтея,

Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.

И только. На дворе живой собаки нет.

Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.

Без шапки он; несет подмышкой гроб ребенка

И кличет издали ленивого попенка,