— У меня начинается эрекция всякий раз, когда я вас вижу, — сказал он.

— Попытайтесь послать мне розы. Это чуть более тонкий ход.

Детектив пристально уставился в угол асфальтовой парковки. Он вышел без куртки, и я почти радовалась тому, как Лидс дрожит.

— Хорошо. Начну заново, — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Вы знаете, что я работаю. Вам известно, кто я.

Он подождал моего согласия. Чтобы покончить с этим, я и вправду кивнула.

— Я сейчас ни с кем не встречаюсь. Я дважды был разведен. Вы, может, помните это по газетам.

Я прислонилась к своей машине, чувствуя, что нахожусь где-то далеко отсюда, и радуясь этому.

Со стремительностью змеи он сунул руку под мою куртку, под футболку, прижал ее к моему боку. Я задохнулась и резко вздрогнула, но его ладонь осталась там, где была, теплая и твердая.

— Уберите руку, — сказала я измученно.

— Не отвлекайтесь. Слушайте меня. Эта работа в Шекспире подходит к концу. А потом я хочу с вами увидеться.

Я задрожала, стоя столбом, захваченная врасплох. Его пальцы скользнули по моему боку, осторожно прикоснувшись к шрамам. Серебристый пикап въехал на пустое место через две машины от моей. Его водитель бросил на нас полный любопытства взгляд. Я рубанула ребром ладони по запястью Джека Лидса, отбросив его руку из интимного убежища.

— Мне надо работать, Джаред, — оцепенело сказала я, села в машину и дала задний ход, избегая его взгляда.

Кэрри собиралась сегодня вечером явиться к ужину, и я подумала о том, что бы такое изобразить. Не обычные замороженные блюда, которые я готовила по воскресеньям, чтобы продержаться на них всю неделю. Может, длинную лапшу с ветчиной? Чили тоже было бы неплохо в такой знобящий серый день. Но у меня не хватало времени на то, чтобы дать ему закипеть.

Думая только о самом простом, минимальном, я сумела неплохо пережить день. Было таким облегчением прийти домой, позволить себе посидеть минут десять в любимом кресле и почитать новый журнал.

Потом я принялась за работу, сооружая салат, отваривая лапшу, подогревая чесночный хлеб, нарезая ветчину. Когда Кэрри постучала в переднюю дверь, я была готова.

— Эти подонки в больнице! — сказала она, снимая пальто и швыряя перчатки на стол.

— И тебе тоже здравствуй.

— Можно подумать, они видят письмена на стене. Кто угодно так подумает.

Крошечная больница Шекспира находилась в бессрочном кризисе. Ее сотрудники пытались поддержать свое существование без адекватного бюджета, необходимого для покрытия нужд, имя которым было легион.

Я позволила Кэрри взять на себя главную часть беседы. Она, казалось, вовсе не возражала. Кэрри могла поговорить с немногими людьми как женщина и доктор, хотя была здесь чужой, приехала из северной части Арканзаса. По предыдущим нашим разговорам я знала, что Кэрри взяла ссуду, чтобы закончить медицинский колледж. В условиях кредита оговаривалось, что она должна отправиться туда, куда не хотят попасть аж на четыре года остальные доктора, а именно в Шекспир.

Кэрри была одним из местных врачей общей практики, которые все прилично зарабатывали. Но для получения специализированной помощи жителям Шекспира приходилось отправляться в Монтроуз или, при крайней необходимости, в Литтл-Рок.

— Где ты раздобыла это кольцо? — внезапно спросила Кэрри.

Я почувствовала, как на мою руку легла теплая ладонь, и у меня ушла секунда на то, чтобы заново сориентироваться.

— Старшая миссис сказала, что мне завещала его Мэри Хофстеттлер, — ответила я.

— Симпатичное кольцо, — заметила Кэрри. — Можно посмотреть?

Я сняла его, протянула гостье и подумала о своем странном ночном визите в дом Уинтропов, о бледности Хоувелла, когда тот увидел на моей руке это кольцо.

Есть вещи, которым полагалось бы быть бесплатными, но на самом деле они идут по очень высокой цене. Я гадала, не относится ли к их числу это маленькое кольцо, а потом задумалась, почему мне в голову пришла такая мысль.

Я взяла кольцо у Кэрри, надела его, снова сняла и сунула в карман. Кэрри приподняла густые черные брови, но ничего не сказала.

Мы вымыли тарелки, дружески беседуя обо всем, что только приходило в голову: о ценах на молоко, превратностях общения с публикой, открытии охотничьего сезона, который будет иметь некоторое влияние на работу Кэрри, да и на мою, поскольку в результате этой забавы появляются и ранения, и грязь, о том, как поправляется Клод. Выздоровление по-прежнему шло слишком медленно. Это не устраивало не только его, но и Кэрри, как я подозревала.

Кэрри сказала, что ей дали зеленый свет, чтобы переместить Клода из квартиры наверху, но он хочет сам руководить переездом, поэтому дата еще не назначена.

Когда Кэрри ушла, было немного позднее обычного. Я вымоталась, быстро приняла душ, надела любимую голубую ночную рубашку, вынула одежду на завтра, потом, как обычно, проверила запоры на дверях и окнах. Я чувствовала себя чуть более расслабленной и довольной.

Может, завтрашний день будет обычным.

Мое сердце бешено стучало. Опять вернулось плохое время.

Я села в постели, задыхаясь, ночная рубашка промокла на груди. Я вспотела во сне. Ужасные сны, странные, самые худшие: цепи, лачуга, ритмичные удары железной спинки кровати о стену.

Меня разбудил не просто сон. Скорее то, что заставило увидеть его. Я выбралась из постели, натянула белый халат из шенили, наброшенный на спинку кровати в ногах, туго затянула пояс и посмотрела на электронные часы. Половина второго. Я услышала быстрый, легкий стук в заднюю дверь, крадучись вышла из спальни, расположенной недалеко, и прижала ухо к деревянной панели. По другую сторону кто-то твердил что-то снова и снова.

Уже протянув руку к выключателю, я разобрала слова:

— Не включайте свет! Ради бога, не включайте свет!

— Кто там? — спросила я, приложившись к месту, где дверь примыкала к раме, чтобы лучше слышать.

— Джек, это Джек. Впустите меня, за мной гонятся!

В его голосе слышалось отчаяние. Я отодвинула засов и открыла дверь. Мимо метнулся темный силуэт. Джек рухнул на пол в коридоре. Я захлопнула дверь, снова ее заперла, потом опустилась на колени рядом с лежащим человеком.

Слабый отсвет ночника за полузакрытой дверью ванной был почти бесполезен.

Джек дышал неровно и громко, не было смысла задавать ему вопросы. Сперва я провела пальцами снизу вверх по его ногам: мокрые сапоги, влажные голубые джинсы. Я пощупала выше, пробежав руками по его заду и промежности, потом — по груди и спине под стеганым непромокаемым жилетом.

Детектив перекатился на правый бок и застонал, когда мои пальцы нашли влажное пятно на его левом плече. Я тоже вздрогнула, но заставила себя снова потянуться к ране. В жилете была дыра, причем большая, рубашка под ним порвана. Мне стало ясно, что Джека Лидса подстрелили в правое плечо.