– Следовало бы спросить «вообще принимать». Замерз, решил согреться.

– А к чему ходить по парку в непогоду?

– Захотелось!

Марии Лещинской показалось, что его величество близок к тому, чтобы вдруг поскакать на одной ножке. Кто же та кудесница, что превратила тоскующего короля в совершенного мальчишку, готового резвиться?

Двор уже знал, что это дама не из Версаля, а потому всерьез незнакомку не воспринимал. Фавориткой короля могла стать только аристократка, это даже не обсуждалось. А некоторые вольности вроде ночных посещений прелестницы вне версальских стен его величество мог себе позволить, на то он и король. В предвкушении занятия вакантного места официальной любовницы дамы были готовы простить небольшое увлечение какой-то посторонней дамой, пусть себе, резвее будет. Видеть веселого, оживленного, даже несколько ребячливого короля куда приятней, чем притворно вздыхать по умершей прежней фаворитке и скучать в Версале, пока там скучает его величество.

В общем, придворные были даже благодарны незнакомке, возродившей для веселой жизни его величество, а заодно и двор, но только пока она не предъявляла никаких прав на сам Версаль.

Королевская семья и большая часть двора намеревалась выехать навстречу инфанте, которая вот-вот должна стать дофиной – супругой наследника престола.

Король больше не интересовался чувствами сына и его мнением, согласен Луи-Фердинанд быть счастливым, пусть будет таковым, так даже легче…

В королевскую спальню заглянул герцог Ришелье, как первый кавалер двора, имевший на это право, с сообщением, что наступило время, назначенное королем для церемонии утреннего туалета. Людовик согласно кивнул и сладко потянулся:

– Приступайте…

Двери немедленно распахнулись, и вокруг засуетились придворные. В зале привычно грохнул об пол церемониймейстер, требуя ночной горшок его величества, началась повседневная суета вокруг королевской особы. Но у Людовика еще не прошло вчерашнее шаловливое настроение, он лукаво поинтересовался у Ришелье, поманив того к себе поближе:

– А что, если я до поднесения горшка сделаю свои дела прямо вон в ту вазу?

Герцог в ужасе раскрыл глаза:

– Ваше величество…

– Боитесь, что вам придется наполнять горшок вместо меня, чтобы было что показать лекарям?

Ришелье уже не знал, что и думать. Неужели король намерен нарушать правила этикета?! Страшно подумать, чем это грозило, нашлось бы столько недовольных…

Во время завтрака, на который его величество пригласил всю королевскую семью, включая дочерей, окружающие снова не находили себе покоя из-за странного поведения и, главное, взглядов короля. Он вдруг замолкал на полуфразе или начинал пристально разглядывать чье-нибудь лицо, то ли сравнивая его с другим, то ли о чем-то размышляя.

Людовик много болтал с дочерьми, поддевая тех намеками на сердечные дела, во всеуслышание давал советы, как соблазнить мужчину, чем вгонял бедных принцесс в густую краску, временами интересовался у королевы, правильно ли говорит. Ее величество тоже краснела, чего не мог скрыть даже толстый слой пудры на лице.

Придворные, стоявшие в стороне в ожидании, когда королевская семья насытится, ломали головы над тем, что теперь будет.

Наконец завтрак закончился, к облегчению многих, и пришло время отправляться за невестой дофина.

Из ворот Версальского замка одна за другой потянулись нарядные красивые кареты, поскакали всадники, потащились непременные возы, на которых везли то, без чего двор не мог обходиться и минуты. В движение пришло, казалось, все. Но даже для таких случаев ритуал предусматривал все, от момента выхода его величества и ее величества до захлопывания подножки кареты и слов кучера перед щелканьем кнутом.

Вопреки опасениям герцога Ришелье король не стал нарушать этикет, он послушно выполнил, что полагалось, позволил тем, кто имел на это право, закрыть подножку кареты, ее дверцу, помахать вслед кружевными платочками. Пусть себе, мысли короля были далеко от всей этой суетящейся толпы.

Жанна была даже рада полученной передышке. Она вернулась в парижский дом, привела себя в порядок, хорошенько отдохнула, немного поразмышляла над тем, что произошло. Если честно, серьезно подумать не получилось – она была слишком влюблена в короля, чтобы трезво оценивать его к себе отношение и свое собственное положение.

А еще она с радостью повозилась со своей малышкой. Александрин исполнилось пять месяцев, она росла здоровым, жизнерадостным ребенком. Глядя, как дочь шустро перебирает ручонками, ползая по ковру, Жанна даже прослезилась: вот ее счастье – маленькая Александрин и Людовик, который хоть и не с ней, но рвется к ней сердцем.

Бине прислал слугу с очередной записочкой от короля с напоминанием о бале-маскараде. «Я буду тисом». Людовик предупреждал, в каком он будет костюме, неужели он полагает, что никто не догадается? Смешно, как ребенок…

Но у Жанны были не только приятные новости и размышления, но и тяжелые. Приехала мадам Пуассон, и дочери совсем не понравилось то, как она выглядела. Бледное лицо, которое не оживлял даже толстый слой румян, в глазах боль…

– Что, мама, что с вами?!

– Не беспокойся, ничего страшного, просто стало что-то болеть внутри. Вероятно, это из-за холодной зимы, уже пришла весна, и скоро все пройдет.

Мадам Пуассон улыбалась, стараясь скрыть боль, но это плохо удавалось.

– Расскажи лучше о себе. Король уехал, как ты думаешь, он вернется к тебе?

Жанна жестом показала на три письма, лежавшие на столике:

– Это свидетельства того, что он не забыл обо мне.

– Жанна, тебе трудно с ним?

Дочь вздохнула:

– И легко, и трудно одновременно. Я люблю, и потому легко, но король ненасытен, поэтому трудно.

Мать кивнула и принялась рассказывать о всевозможных средствах поддержания своего и мужского желания. Жанна старалась запоминать.

– Я научу тебя готовить суп из сельдерея и шпината с трюфелями.

Король с интересом разглядывал свою будущую сноху, а все остальные короля. Невеста дофина его величество совершенно не впечатлила, она была на три года старше жениха, рыжая, с некрасивым, почти грубым лицом, держалась высокомерно… Людовику вдруг страшно захотелось вогнать в краску и ее, он даже открыл рот, чтобы сказать что-то непозволительное, но тут увидел взгляд Луи-Фердинанда, и рот закрылся сам по себе. Дофин смотрел на будущую супругу совершенно счастливым взглядом!

Ему понравилась рыжая дылда? Если это так, то ради бога! Пусть будет счастлив хотя бы до рождения первенца, потому что ложиться в постель с женщиной, которая тебе категорически неприятна, трудная задача. Оглянувшись на собственную супругу, Людовик на мгновение даже вытянул губы трубочкой, словно в раздумье. А ведь и Мария Лещинская не была ни красавицей, ни совсем юной, когда он вот так же потерял от нее голову. Это хорошо, что дофину нравится его невеста, и наплевать, если не нравится остальным. Были бы счастливы.