В открытую дверь бесшумно просочился охранник, сопровождавший нового человека. Тот также молча расставил на столе чашки, кофейник. Снял с сервировочного столика вазочки со сладостями и тарелку с бутербродами.

— У вас скоро завтрак, вот я и распорядился насчет бутербродов.

— Благодарю вас, полковник.

— А ведь вы не простой майор, Александр Иванович… у вас нет пиетета по отношению к старшему по званию. ГУГБ?

— А если и так?

— Угу… это многое объясняет…

Гальченко молча пожал плечами, наливая себе в чашку кофе.

Лахузен кивнул.

— Думаю, что не ошибусь, называя ещё одно ваше имя… Харон?

Майор допил кофе и поставил чашку на стол.

— Вот уж не предполагал, полковник, что вы такой знаток древнегреческой мифологии.

— В какой-то мере… Итак?

— Что вас интересует?

Лахузен поднялся и подошел к окну. Пару минут он постоял около него, словно стараясь разглядеть что-то за мутными стеклами.

— Мы ведь с вами серьезно говорим, герр Харон?

— Я так похож на шутника, полковник?

— Не похож. Но вы ведь достаточно хорошо должны отдавать отчет в своих словах. Не думаю, что вам не понятно то, что обратной дороги у вас уже больше нет. Если даже предположить, что вы каким-то неведомым образом сумеете вернуться к своему прежнему руководству, то триумфального возвращения ожидать не приходится. Место начальника оперативной части где-нибудь в отдаленном лагере покажется вам подарком судьбы. Естественно, что в подобном случае мы приложим все старания для того, чтобы максимально компрометирующая вас информация попала в руки советской контрразведки. Никто из нас не может рисковать в столь серьезном деле. Поверьте, это не оттого, что к вам испытывают какую-то неприязнь, напротив — я высоко ценю вас как грамотного специалиста и уважаю как противника. Просто в данной ситуации мы обязаны предусмотреть все возможные случайности. И исключить их — абсолютно любой ценой. Слишком высоки ставки, майор. Никто из нас не имеет права быть сентиментальным в столь серьезном вопросе. Надеюсь, вы это понимаете.

— Откровенность за откровенность, полковник. Полагаю, что никто в вашем руководстве не считает меня человеком, способным предать свою страну? Которой, между прочим, я служу более тридцати лет! Сделай кто-нибудь вам аналогичное предложение, не сомневаюсь, что реакция последовала бы незамедлительно — и была бы весьма резкой. Я надел погоны не потому, что рассчитываю сделать таким путем успешную карьеру или заработать небольшое состояние. Что же до древности и знатности рода, так это у меня есть с рождения. Это касается и состояния — я давно уже ни в чем не нуждаюсь, и мне нет необходимости наниматься шофером в такси, чтобы свести концы с концами.

— Хм… — полковник вернулся к столу. Присел и налил себе ещё кофе. — Не находите, майор, что положение некоторым образом тупиковое? Наши страны находятся в состоянии войны… Я понимаю и уважаю ваш патриотизм, но… поймите и меня! Так или иначе — но нам с вами необходимо придти к какому-то соглашению! Поверьте, это также и в ваших интересах!

— Верю, — кивнул Гальченко.

— И?

— Подумайте, полковник… доложите, наконец, адмиралу… Одна голова — хорошо, а две… или три…

При последних словах, Лахузен с интересом посмотрел на своего собеседника. Что-то такое проскользнуло сейчас в его словах… Но внешне полковник никак не отреагировал — спешить сейчас не следовало…

Уже сидя в машине и направляясь к Тирпицуфер, он продолжал размышлять над произошедшим разговором. Гальченко прямо не признал, что он и неведомый Харон — одно и то же лицо, это так. Но и отрицать этого явным образом не стал! Что ж, это уже кое-что! Уже сегодня — вот прямо сейчас, фотографии Харона уйдут в резидентуры — пусть ищут! Быть того не может, чтобы за почти три десятка лет это лицо не попалось кому-нибудь на глаза! Кое-какие ниточки могут найти неожиданное продолжение… и очень возможно — весьма неожиданное! Полковник даже руками потер в предвкушении грядущих событий. Пусть и молчащий (пока!) Харон, живой и здоровый — в дружеской беседе с одним из руководителей военной разведки рейха… несварение желудка кое-кому железно обеспечено!

Именно в таком ключе Лахузен все и доложил адмиралу. Присовокупив и свои идеи по этому поводу.

Реакция Канариса оказалась несколько неожиданной — он нахмурился и на какое-то время замолчал. Кивнул полковнику на кресло — присаживайтесь! А сам продолжал сидеть, катая по столу карандаш.

— Вот что, Эрвин… — глава военной разведки рейха задумчиво пожевал губу, собираясь с мыслями.

Собеседник ни единым звуком не прерывал его размышлений.

— Значит, так… — адмирал сделал какую-то пометку в своем блокноте. — Вы стопроцентно уверены в том, что тот человек, с которым вы сегодня разговаривали — Харон?

— Процентов на восемьдесят, экселенц!

— Почему не на сто?

— Но собственно Харона так никто и никогда достоверно не опознал! Все наши предположения базируются, в основном, на косвенных уликах.

— Знаете, Эрвин… Мне вот как-то сейчас стало неуютно. На секунду попробуйте представить себе, к а к о г о уровня люди сейчас сидят там — у русских! Если даже один из них, находящийся у нас в плену, между прочим, способен всего несколькими словами озадачить м е н я! Это немногим удавалось до сих пор…

— Простите, экселенц, но что такого он сказал? Да, майор торгуется. И это — вполне естественно в его положении!

— Торгуется? Недвусмысленно заявив, что против своих он работать не станет? Это очень похоже на торг?

— Тем не менее — на контакт он пошел!

— Куда б он делся-то… Вопрос в другом — я не ощущаю нашей главенствующей роли в этом разговоре! Не вы ведете партию, Эрвин! При всем моем к вам уважении — где-то он вас уже переиграл…

— Но где же, экселенц?

— Пока не пойму… три головы… Кого он имел в виду?

— Возможно, что это просто словесный оборот?

— Не думаю… я прослушал запись вашего разговора…

Вот тебе и здрасьте! Так нас писали?!

Адмирал кивнул, словно отвечая на невысказанный вопрос.

— Да, мой друг. Ваша беседа записывалась. Я должен был все услышать своими ушами. Не оттого, что не доверяю вам, совсем нет… Просто некоторые нюансы разговора, даже и в записи стенографистки, безвозвратно исчезают, будучи положены на бумагу. Интонации, паузы… все это — гораздо более значимо, чем это многие думают. Иногда важно не то, что сказал ваш собеседник, а то, к а к сказал. Или промолчал…

Полковник пожал плечами — лично он ничего такого не заметил.

— Не согласны со мной?

— Я не заметил какого-то особенного подтекста в его словах. Кроме… разве что вот последняя его фраза?