телефон. Он звонил и звонил — так громко, что было слышно, наверно, по всей гостинице. Скоро ему забарабанит в дверь целая толпа. И он уткнулся лицом в подушку, закрыл уши руками и мысленно приказал: не думай ни о чем, думай о ветре.

Перевод В. Бабкова

Дети в день рождения

Рассказ посвящается Эндрю Линдону

(1948)

Вчера шестичасовой автобус насмерть сбил мисс Боббит. Даже не знаю, что тут сказать; ведь было ей всего десять лет, но уверен: в нашем городке никто ее не забудет. Во-первых, все в ней было для нас в диковинку, с той самой минуты, когда мы ее впервые увидели, а произошло это год назад. Мисс Боббит с матерью приехали как раз на шестичасовом автобусе, что идет прямиком из Мобила. А у моего двоюродного брата Билли-Боба был день рождения, потому и случилось так, что все местные ребята собрались у нас в доме. Расположились мы на веранде, едим мороженое с фруктами и шоколадный торт — и тут из-за Гиблого поворота вылетает автобус. Тем летом дождя не выпало ни капли, земля подернулась ржавчиной, и когда по шоссе проезжала машина, в воздухе на час с лишним зависал столб пыли. Тетя Эл клялась переселиться куда-нибудь на побережье, если в ближайшее время не замостят шоссе; правда, клятвам этим было сто лет. Короче говоря, томились мы на веранде, размазывали по блюдечкам талое мороженое и мечтали о чуде; и, словно по нашему хотенью, чудо произошло: на дороге появилась мисс Боббит. Гибкая девочка в праздничном лимонно-желтом платье, она шествовала взрослой походочкой: одна рука на талии, в другой — допотопный зонтик от солнца. Два фибровых чемодана и заводной патефон тащила ее мать. Это была сухопарая, растрепанная женщина с молчаливыми глазами и голодной улыбкой.

Ребята на веранде остолбенели; даже когда над нами стал виться осиный рой, девчонки, вопреки своему обыкновению, не завизжали. Они тоже уставились на приезжих, а между тем мисс Боббит с матерью были уже у калитки.

— Прошу прощения, — шелковым, как нарядный бант, и вместе с тем детским голоском безупречно четко выговорила мисс Боббит, ни дать ни взять киноактриса или школьная учительница, — есть ли дома кто-нибудь из взрослых, с кем можно поговорить?

Этому определению, конечно, отвечала тетя Эл, а с натяжкой — и я. Но все парни, самому старшему из которых было тринадцать, потянулись за нами к калитке с таким видом, будто впервые в жизни увидели девочку. Во всяком случае, такую, как мисс Боббит. Тетя Эл впоследствии говаривала: слыханное ли дело, чтобы малолетка красилась? На детских губах блестела оранжевая помада, пышные волосы, похожие на театральный парик, вились розовыми локонами, а в подведенных глазках сквозила искушенность; при всем том веяло от этой худышки каким-то достоинством, она была настоящей леди, которая вдобавок смотрела тебе в глаза с мужской прямотой.

— Я мисс Лили Джейн Боббит, мисс Боббит из Мемфиса, штат Теннесси, — торжественно объявила она.

Мальчишки потупились, а девочки на веранде, не отставая от Коры Макколл, за которой тогда ухлестывал Билли-Боб, залились притворным хохотком.

— Провинциальные дети, — сочувственно улыбаясь, изрекла мисс Боббит и с шиком крутанула зонтик. — Моя мать, — тут эта невзрачная женщина обнаружила себя коротким кивком, — моя мать и я сняли здесь комнаты. Не знаете ли, где находится этот дом? Его владелица — некая миссис Сойер.

Как же, знаем, сказала тетя Эл, да вот он — дом миссис Сойер, прямо через дорогу. Единственный пансион во всей округе: старая, высокая, темная постройка, на крыше два десятка громоотводов — миссис Сойер грозы боится до смерти.

Зардевшись как яблоко, Билли-Боб и говорит тетке: мэм, ну пожалуйста, сегодня такая жарища, то да се, может, им захочется чуток передохнуть и подкрепиться мороженым «тутти-фрутти»? На что тетя Эл отвечает: да-да, милости просим, но мисс Боббит помотала головой:

— От него полнеют, от «тутти-фрутти», но все равно превеликое вам мерси. — И они двинулись через дорогу; мать волокла багаж по пыльной земле.

И тут мисс Боббит обернулась, причем с самым серьезным видом, и чуть-чуть скосила в сторону потемневшие глаза цвета подсолнуха, будто вспоминала какое-то стихотворение.

— Моя мать страдает расстройством речи, поэтому мне приходится говорить за нее, — выпалила она и перевела дух. — Моя мать — прекрасная портниха, она обшивала дам из высшего света во множестве больших и малых городов, включая Мемфис и Таллахасси. Вы, несомненно, заметили и оценили мое платье. Каждый стежок на нем сделан вручную моей матерью. Моя мать способна воспроизвести любой фасон и совсем недавно получила премию в размере двадцати пяти долларов от периодического издания «Лейдиз хоум джорнэл». Кроме того, моя мать вяжет на спицах и крючком, а также владеет искусством художественной вышивки. Если у вас будут заказы, обращайтесь, пожалуйста, к моей матери. Прошу вас направлять к ней ваших родных и знакомых. Благодарю.

И скрылась из виду с шуршанием и шелестом.

Кора Макколл, а за ней и остальные девочки страшно расстроились и, покраснев, начали с подозрительной нервозностью теребить бантики. Я — мисс Боббит, передразнила Кора со злобной гримасой, а я тогда — принцесса Елизавета, вот кто я такая, ха-ха-ха. Между прочим, говорит Кора, платьишко у нее — полный хлам, у меня лично, говорит, все платья в Атланте куплены, пара туфелек из Нью-Йорка выписана, а серебряное колечко с бирюзой — оно вообще из Мехико, это в Мексике. Тетя Эл сделала им замечание: негоже, мол, так поносить ровесницу, да еще заезжую, но девочки распалились еще сильней, а всякие шкеты, которые поглупее и с девчонками водятся, знай поддакивали и сыпали такими гадостями, что даже тетя Эл залилась краской и пригрозила сей же час разогнать всех по домам, да еще отцам нажаловаться. Но не успела она привести в исполнение свои угрозы, как в дело вмешалась сама мисс Боббит, которая продефилировала по веранде миссис Сойер в новом, еще более поразительном наряде.

Парни постарше, такие как Билли-Боб и Причер Стар, которые, пока девчонки изгалялись насчет мисс Боббит, помалкивали с туманно-сосредоточенным видом, не сводя глаз с дома, где она скрылась, теперь приосанились и вразвалочку двинулись к калитке. Кора Макколл фыркнула и оттопырила нижнюю губу, но мы —