журнала с его статьей о преимуществах нового способа обезболивания, получил он письмо, написанное, судя по бегучему почерку, в лютой спешке. Еранцев обалдело уставился на подпись: письмо было писано Игорем Арцименевым, заведующим лабораторией того самого института, отцом которого, о чем не без хвастовства сообщалось в письме, считался старший Арцименев.

Игорь звал Еранцева к себе. Он открыто писал, что готов на все, лишь бы переманить Еранцева в первую очередь как специалиста и, само собой разумеется, как товарища и единомышленника. Мало того, Игорь как-то вскользь, небрежно предлагал ему должность старшего научного сотрудника. Впервые за много лет Еранцевым овладела веселая беззаботность. Привычный к немилостям жизни, он опешил, но быстро справился с собой, отбил Игорю телеграмму: согласен, выезжает на днях.

В конструкторском бюро НИИ неотложной хирургии — там изготовляли и испытывали, между прочим, реанимационную аппаратуру — никаких льгот у Еранцева не было. Его не затирали, нет, просто он, как любой другой после института, должен был знать свое место и до поры, прежде срока не лезть в круг заслуживших право творить. «Молодой да ранний» тут был не в ходу, всякому, особенно пробойному и нетерпеливому, здесь давали время утихомириться, остыть. Что из того, что у Еранцева на подоконнике лежала свернутая в трубочку идея, нужная, в чем он не сомневался, всем. За год работы Еранцев присмирел и поскучнел, махнул было рукой на мечту немедля приступить к осуществлению институтского, уже претерпевшего изменения проекта.

С письмом Игоря к нему пришла уверенность. Еранцев почувствовал, как неожиданно все в нем переломилось, как пошла в кровь и бродит в нем надежда, и всего один денечек понадобился ему, чтобы отметить у кого и где надо «бегунок».

Дорога до городка, где жил Игорь, складывалась легкая: после двух часов езды на поезде пересел на электричку, ехал еще два часа, сошел на желтый от палых липовых листьев перрон. Предчувствие, обещавшее радостную новизну, не обмануло его. Игорь встретил, как брата, обласкал и обогрел. Он, правда, слишком суетился, слишком подчеркивал, что они с Еранцевым одного роду-племени, лучше бы не нажимал. Правда, уже наутро такое поведение Игоря Арцименева больше не смущало его. Еранцев был тогда удачливей, чем когда-либо до этого. Все шло хорошо, иногда даже делалось тревожно, что все идет гладко. Сразу, не мешкая, дали комнату в общежитии, через неделю оформили пропуск в институт. Засветилось вовсю, даже погода выдалась соответствующая — стояли лучезарные, безмятежно-мягкие осенние дни.

Еранцев еще с неделю валял дурака, знакомился с начальством, приглядывался по совету Игоря к его сотрудникам. Лаборатория у Игоря была уютная, как-то по-домашнему отлаженная и, если не считать четырех парней, состояла из молодых лаборанток, среди которых встречались очень симпатичные, будто бы набранные специально для того, чтобы на них глядеть.

Но скоро безделье стало невмоготу. Еранцев начинал чувствовать то стыд, то внезапно поднимающуюся злость, и это его состояние, должно быть, не ускользнуло от Игоря.

В срочном порядке Игорь затеял со здешними друзьями ночной преферанс. Собрались в коттедже отца, окруженном золотоствольными в свете фонарей соснами. Тишина, невнятная музыка, вино…

Еранцев никогда не играл в карты и вообще диву давался, как это люди, не жалея времени, просиживают ночи за картами. Подавленный продолжением праздной неопределенности, он угрюмо торчал на виду у вошедшей в азарт компании, по его собственному мнению, как бельмо на глазу. Когда Еранцев задумался, хорошо ли будет, если он незаметно, по-английски уйдет к себе в общагу, Игорь словно угадал его мысли. Взяв два фужера с вином, повел Еранцева в кабинет отца; там, стоя у открытого окна, вдыхая запах перестоявших маслят, они выпили до дна. В который раз Игорь вспомнил, какими худющими, зато легкими и пронырливыми были они в те далекие годочки, как, бывало, лазили на бахчу за еще не зрелыми арбузами, потому что кормиться было почти нечем. Тут он опять покривил душой: уж кому, как не Еранцеву, помнить, что с едой у Игоря обстояло намного лучше, да и никому не пришло бы в голову сравнивать его с заморенными, бескровными одногодками.

Еранцев, удивленный ложью Игоря, все же никак не выдал своего волнения, он внимательно слушал друга — Игорь, видно, после пустячного трепа готовился сказать нечто важное. И верно, Игорь заговорил о проекте Еранцева. Он ознакомился с расчетами, технической документацией и всеми законными и незаконными путями будет содействовать тому, чтобы заинтересовать новинкой сперва какой-нибудь завод-изготовитель, потом — после испытаний — высшие инстанции. Этой работы, добавил Игорь, когда она достигнет первоначальной завершенности, достаточно, чтобы защитить диссертацию на соискание сразу двух степеней: кандидатской и докторской.

Но пока — Игорь сильно нажал на слово «пока» и все же, изобразив подгулявшего мужика, погрозив пальцем, ровно бы свел предостережение к шутке — Еранцев ничего не должен давать в печать. Лучше все делать молчком. Не только по той причине, что Игорем Арцименевым уже создана и испытана подобная, хотя и не такая совершенная, как у Еранцева, установка, которую он покажет в действии завтра и будет в вечном долгу, если Еранцев подскажет, что и как можно дотянуть до принятия опытного образца в серийное производство. Ему, Игорю Арцименеву, если говорить откровенно, надо защитить диссертацию, стать заведующим отделом, тогда им — вместе с Еранцевым — сам черт не страшен.

Вести разговоры, будь они хоть какие, сложные или простые, Еранцев не умел, людей, изводящих ближнего своего болтовней, быстро высматривал и сторонился. И тут, выслушав Игоря, только вздохнул. Некоторое время он постоял перед Игорем, не помня себя, охваченный новым интересом: что это за установка и почему до сих пор Игорь ни единым намеком не дал о ней знать? Или она неудачна, или, в том случае, если Игорь решил из скромности сказать о ней не совсем лестно, очень добрая штука. Тогда ему ничего другого не остается, как радоваться.

Остаток ночи он возбужденно бодрствовал, воображение разожглось: может, и вправду Игорь скрывал от него чудо? Тогда почему не показал раньше, а как бы даже затаился и про себя назначил срок, когда можно будет открыться?

Невыспавшийся Еранцев шел в институт, чувствуя по всему одеревенелому телу озноб нетерпения. Только после того как Игорь завел его в приборный кабинет и с торжественной медлительностью — считай, исторический момент! — расчехлил установку, Еранцев расслабленно вздохнул. Даже беглого осмотра было достаточно, чтобы понять: радоваться нечему. Техника сложная, громоздкая. Отличалась она от предыдущего поколения наркозных установок в первую очередь тем, что производила впечатление внешним видом — чистая работа. Размерами она была тоже меньше прежних, и все-таки самое существенное — принцип действия и непригодность к