Владимир Путин и Ники Оппенгеймер.

Незадолго до триумфальной победы Владимира Путина на президентских выборах в России началась острая дискуссия о приватизации бюджетообразующих госкомпаний. Либеральное крыло российского истеблишмента, которое принято связывать с Дмитрием Медведевым, выступило за полный уход государства из капитала крупнейших добывающих корпораций, в то время как консервативное, олицетворяемое Игорем Сечиным, настаивало на необходимости сохранения в них государственных блок-пакетов. Хотя Путин, в свойственной ему манере, занял позицию арбитра в этом щекотливом вопросе, и предпочел не слишком конкретизировать собственные взгляды, в марте 2012 года агентство Bloomberg заявило о том, что «победа на выборах является поддержкой предвыборного обещания Путина продолжить реализацию плана по приватизации государственных компаний». Конечно, в известной степени, очередные российские игры с приватизацией — это «извечный спор славян (весьма условных, впрочем) между собою», и с точки зрения макроэкономики, в сущности, безразлично, кому персонально достанется тот или иной кусок российской госсобственности. Но ряд событий, среди которых стоит выделить успешное и быстрое продвижение в качестве «независимых директоров» в наблюдательные советы компаний, рассматриваемых как объекты грядущей приватизации, людей, явно и тесно связанных с лидерами российского либерализма, показывает, что этот процесс может выйти далеко за границы собственно российских проблем. «Либерализация» наблюдательных советов может означать скорый мощный старт процесса модернизации российских добывающих компаний, понимаемой как развитие минерально-сырьевой базы, обновление производственных фондов, создание современной инфраструктуры. Именно для этого и требуется приватизация. Это, безусловно, позитивный процесс, особенно учитывая то обстоятельство, что продолжительное время российские добывающие госкомпании работали на заделе времен СССР, и модернизация им действительно необходима. Но также очевидно, что глубокая модернизация, особенно в таких капиталоемких областях, как майнинг, неизбежно снизит экспортный потенциал этих компаний в течение ближайших 2–5 лет. Это и будет тот вклад, который Россия сможет внести в борьбу с кризисом. Существуют разные оценки объема «антикризисной эмиссии», предпринятой в 2008–2012 годах ФРС и ЕЦБ для спасения мировой финансовой системы. Не вдаваясь в дискуссию, отметим, что в любом случае это многие триллионы долларов и евро. Между тем цены на commodities колеблются около докризисных уровней. Перелить «напечатанную» ликвидность в реальный сектор или — что то же самое — заставить инвесторов вкладываться в commodities и акции добывающих и так или иначе связанных с майнингом компаний (т. е. в начало всех производственных цепочек) можно, лишь значительно ограничив предложение сырья на рынке. Из Африки — за счет локальных конфликтов, из России — за счет модернизации добывающих компаний. Причем для российского бюджета это не должно быть серьезным ударом, поскольку падение экспорта будет компенсироваться пропорциональным ростом цен на сырье. Это и есть антикризисное решение, контуры которого проглядывают с каждым днем все отчетливее.

Идея управления глобальными сырьевыми рынками, сформулированная Сесилом Родсом и обкатанная на рынке алмазов, сегодня является подлинной основой мировой экономики и функционирующей на этом базисе политической надстройки — надгосударственных элитарных структур типа «Бельдербергского клуба». К началу XXI столетия на планете не существует ни одного сколь-нибудь значимого сырьевого рынка, цена на котором определялась бы на основании баланса спроса и предложения. Лондонский «золотой фиксинг», ОПЕК, «бенчмарк» на железорудном рынке, система ценообразования на рыках цветных металлов — все это не имеет ни малейшего отношения к понятию «свободный рынок» и прочим легендам классического капитализма. Ценообразование на глобальных сырьевых рынках — это управляемый процесс с долгосрочным (30 и более лет) горизонтом планирования, осуществляемый в недрах гибких неформальных структур, объединяющих представителей ведущих добывающих корпораций, финансовых институтов и политической элиты. А цена на сырье — абсолютный инструмент влияния на все производные рынки, вплоть до самого рафинированного хай-тека. Поэтому тот, кто контролирует глобальные сырьевые рынки, в конечном счете, контролирует всю экономику планеты.

Хорошую иллюстрацию такого контроля обеспечивает биржевая торговля. Во-первых, углеводороды и все «коммодитез» торгуются на основных мировых площадках только за доллары США. Без этого «продукта», производимого ФРС, никто не в состоянии приобрести на мировых биржах ни барреля нефти, ни тонны железной или медной руды и т. д. (ни одного карата алмазов на алмазных биржах — тоже). Пока существует такая практика, приходится признать, что единственная мировая резервная валюта обеспечена не только и не столько ВНП США, а всей планетарной минерально-сырьевой базой. Что, собственно, делает принципиальную устойчивость доллара практически безграничной.

Во-вторых, ничто не свидетельствует убедительнее о призрачности понятия цены как справедливого баланса спроса и предложения, чем биржевая торговля сырьем. В 2008 и 2009 гг. мир изумленно взирал на сумасшедшие ценовые скачки на нефтяном рынке: в течение 3–4 месяцев цена падала с $140 до $30 за баррель, а затем вновь взлетала до $100. Совершенно очевидно, что попытка объяснить такие ценовые скачки сокращением или увеличением реального спроса на нефтепродукты лежит за гранью здравого смысла — потребление на таких коротких временных интервалах оставалось практически постоянным. Отчего же так летала цена? Кто ее так гонял? Ах да, проклятые биржевые спекулянты. «Проклятые спекулянты» — это хороший, емкий термин. Во всяком случае, ничуть не хуже, чем «международные исламские террористы».

Но кто же является настоящим биржевым игроком? Неужели бесчисленные «лемминги» с парой сотен тысяч долларов (или парой миллионов — в данном случае это один порядок) на брокерском счету, сопящие над премудростями «технического анализа». Нет, это всего лишь «биржевое мясо», в лучшем случае они могут следовать за ценовым трендом, но никак не определять его. Кто же определяет, кто срывает банк? Любой грамотный трейдер скажет: «инсайдер». Тот, кто способен закачать в биржевую игру миллиарды и триллионы и при этом без риска, ибо такими деньгами не рискуют. А это может быть только тот, кто знает (а на самом деле — определяет), насколько увеличит добычу ОПЕК через месяц, когда в Ливии произойдет «цветная революция», когда племя айджо атакует нефтяные платформы в дельте Нигера и какое решение по учетной ставке примет ФРС в мае следующего года. Вот этот «спекулянт» и определяет ценовые тренды на мировых сырьевых рынках. Остальным рекомендуется изучать классические труды по экономике и верить в то, что «невидимая рука рынка» устанавливает справедливый баланс между спросом и предложением.

Если приглядеться к составам советов директоров корпораций вроде «Эксон Мобил», «Англо-Америкен», BHP Billiton и т. п., можно заметить, что там присутствуют те же лица, что входят в состав банков, образующих ФРС и международные финансовые институты, а также присутствуют на заседаниях надгосударственных «клубов». Это и есть управляющие глобальными сырьевыми рынками — мировой минерально-сырьевой базой. Те, кто определяет цену — на все, из чего состоит планета.