Я не стремлюсь хвалить самого себя. Я просто стараюсь показать, что моя исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для разведывательной деятельности в интересах Москвы. Думаю, что, если бы я не занимался этими исследованиями и не имел такого образовательного потенциала, мне не удалось бы выполнить свою секретную миссию и я не смог бы так глубоко укорениться в германском посольстве и в журналистских кругах. Более того, я наверняка не смог бы в течение семи лет успешно выполнять свою работу в Японии. Наиболее важную роль в этом сыграли даже не способности и не то, что я успешно выдержал экзамены в московской разведшколе, а мои основательные исследования и полученные знания о Японии".

Аналитический ум также помог Зорге сообразить в конце 1937 года, что ему ни в коем случае нельзя возвращаться в СССР, куда его отзывали. Айно Куусинен вспоминала: "В течение почти всего 1937 года я действовала самостоятельно, но в конце ноября позвонила женщина, два года назад передавшая мне приказ вернуться в Москву. Она попросила прийти в тот же вечер в ресторан "Мицубиси". Ничего хорошего это не предвещало. В ресторане женщина сказала, что по приказу Зорге я должна снова встретиться с его помощником, как и два года назад в цветочном магазине на площади Роппонги. Пока мы ужинали, к нам подсел полный господин, женщина представила его как своего мужа. Потом от Зорге я узнала, что господин — химик, у него какие-то связи с посольством СССР, кажется, по-немецки он говорил с австрийским выговором.

Я встретилась с помощником Зорге в цветочном магазине, он отвёл меня к Зорге. Грустно было видеть человека, выполняющего столь ответственное задание, мертвецки пьяным. На столе стояла пустая бутылка из-под виски, стаканом он, видно, не пользовался. Зорге объявил мне, что нам всем, ему тоже, приказано вернуться в Москву. Я должна ехать через Владивосток, там меня встретят. Чем вызван приказ, он не знал, но сказал, что бояться мне нечего, хоть в Москве и царит "нездоровая обстановка". Он сам, конечно, тоже подчинится приказу, но, если я встречусь с руководством военной разведки в Москве, я должна передать, что тогда все с трудом отлаженные связи порвутся. Выехать он сможет не раньше апреля. В заключение Зорге сказал слова, которые должны были заставить меня задуматься, я их потом вспоминала не раз: "Вы очень умная женщина, я должен признать, что никогда раньше не встречал столь здравомыслящей женщины. Но мой ум превосходит ваш!"

Только позже — слишком поздно! — я поняла, что он имел в виду: он умнее меня, потому что лучше меня чувствует опасность, которая грозит в Москве нам обоим. Прямо он меня не предостерегал, говорил обиняком — рад был избавиться от обязанности быть моим связным, хотя работы я ему доставляла немного. Да и не доверял никому, считал, что прямое предостережение я смогу использовать против него.

Если бы Зорге тогда послушался приказа и вернулся, его бы, несомненно, уничтожили. СССР потерял бы источник информации, который через два года, после начала Второй мировой войны, оказался бесценным. Шпионская сеть, созданная Зорге, проникала и в высшие правительственные круги Японии".

Последовавший за возвращением в Москву арест Айно и ее многолетнее пребывание в лагерях прекрасно доказали, что и на этот раз Зорге был совершенно прав. Между тем в деле Зорге имелись документы, разрешающие "Рамзаю" поддерживать контакты со спецслужбами Германии. Резидентуру перестают финансировать и во второй половине 1937 года принимают решение об отзыве. Осенью 1937 года "Рамзаю" было приказано выехать в СССР "для инструктажа" о будущей работе. И тогда же в его деле была сделана пометка: "Политически совершенно не проверен. Имел связь с троцкистами. Политического доверия не внушает".

Зорге сразу же ответил, что выехать немедленно никак не может, поскольку временно исполняет обязанности руководителя германского телеграфного агентства ДНБ, так как заведующий агентством в отпуске.

На это из Москвы последовало подтверждение распоряжения подготовиться к выезду. Зорге ответил, что рад бы скорее вернуться в Союз, но не может разрушить все сделанное на самом ответственном этапе. И просит оставить его в Японии до марта 1938 года, чтобы он мог своевременно и точно выявить срок начала войны Японии против СССР.

Отмены решения об отзыве в итоге добился и.о. начальника Разведуправления Красной Армии С.Г. Гендин, переведенный на эту должность из НКВД. В апреле 1938 года Зорге сообщил о своей готовности вернуться, но Центр это предложение не принял. Семена Григорьевича Гендина благополучно расстреляли 23 февраля 1939 года, а в 1957 году реабилитировали.

Среди японцев Зорге завел обширные знакомства и использовал в качестве источников информации. Многие члены его группы, будучи журналистами и чиновниками, получали по роду своей деятельности сведения о внутренней и внешней политике Японии и состоянии вооруженных сил. Но главными источниками являлись Одзаки и его связи, а также связи Зорге в германском посольстве. Последние помогали составить почти исчерпывающую картину германской политики в отношении Японии.

Став разведчиком, Зорге, как теперь общепризнанно, немало преуспел на этом поприще, проявив выдающиеся профессиональные качества. Проанализировав методы его работы, американские спецслужбы подготовили учебное пособие, которое глава ЦРУ Аллен Даллес охарактеризовал следующими словами: "Это даст будущему офицеру представление о многих деталях, которые невозможно заранее предусмотреть… Он сможет до мельчайших подробностей проследить новую историю контрразведки и секретных служб и с таким же усердием изучать причины успехов и неудач…"

В плане-приказе, данном "Рамзаю" и определяющем его задачи, лично Урицким было приписано: "Самым эффективным было бы установление служебного или даже полусекретного сотрудничества в немецком посольстве".

В показаниях, данных им японским следователям, Зорге пояснил: "В ходе моего визита в Москву в 1935 году я получил разрешение снабжать посольство определенным количеством информации, с тем чтобы укрепить свои позиции. Причем решение вопроса, какую именно информацию передавать и когда, было оставлено на мое усмотрение. Но я обещал Москве, что ограничу подобную информацию до минимума".

Таким образом, Зорге получил официальное разрешение стать германским агентом, чтобы получать из германского посольства интересующую Москву информацию. Информация же, которую Зорге передавал в Берлин, касалась исключительно Японии.

Как писал Зорге, в работе с германским посольством он использовал "обсуждения, консультации и изучение, а также обмен второстепенной информации на информацию первостепенной важности — иначе говоря, с помощью шпроты поймать макрель". Также и Одзаки на первое место ставил хорошую осведомленность самого разведчика. "В наши дни, — считал он, — нельзя быть хорошим разведчиком, не будучи одновременно хорошим источником информации, т. е. быть очень осведомленным человеком".

Именно умение добывать и анализировать информацию, касающуюся Японии, помогло Зорге стать своим человеком в германском посольстве и получить доступ к конфиденциальной информации и секретным документам. Нередко бывало так, что Зорге показывал военному атташе, а потом послу Отту тщательно проверенные разведматериалы, собранные им через Одзаки и Мияги, в свою очередь, получая возможность знакомиться с секретными германскими документами. В своих мемуарах глава VI Управления PCX А, занимавшегося зарубежной разведкой, Вальтер Шелленберг утверждал, что услышал о Зорге от Вильгельма фон Ритгена, главы Немецкого информационного бюро. В то время Зорге работал на Немецкое информационное бюро и одновременно на "Франкфуртер цайтунг". Он поддерживал с фон Ритгеном личную переписку, причем письма Зорге фактически были аналитическими записками.