– Ну? – спросил Добрыня.

– Сомневаюсь, – коротко ответил Илья.

– Как будто я не сомневаюсь. Но все-таки? Конница со стратигом пойдет слабая, не войско, а телохранители.

– …А войско нас потом догонит.

– Вы нападете из засады на мечников в легкой броне, – терпеливо продолжил Добрыня. – Вокруг Херсонеса дороги узкие, идут то перелесками, то между холмов. Не чистое ведь поле, где любой конный стоит троих пеших, а то четверых. Выскочили, напрыгнули… Ага?

– Мало оружия. Что у ловцов под рясами припрятано? Кистени да топоры? Защиты никакой, луков нет, копий нет, одни посохи.

– Эти посохи – считай колья в броне, древки для рогатин. Наконечники на ладье хранятся. Кистень у каждого, есть несколько арканов, пращи. А луки и длинные копья тоже на ладье. Только как вы это хозяйство в засаду скрытно доставите, не ведаю.

– Рогатина оружие хорошее. – Илья почесал в затылке. – Все зависит от места. Узкое место надо отыскать. И молиться, чтобы повезло. К слову, отбить много коней не выйдет, мы же попортим их.

Теперь в затылке принялся чесать Добрыня.

– Не самая умная затея, – признался он. – Князь вбил себе в голову – достать зачинщика, и делу конец. Убедил меня. Ну, я наспех прикинул, как и чего… Вспомнил твои засады. Ты же сколько раз пленных скрадывал, чуть не в одиночку.

Илья глядел на воеводу, щурился и что-то соображал, приоткрыв рот. Потом медленно поднял руку и постучал себя костяшками пальцев по голове. Раздался гулкий пустой звук.

– Я забыл, – сказал он. – Я просто забыл. Все получится. Главное, найти место. Холмы, ущелье, а может, лучше рощу. Возьмем мы этого протостратига как миленького. Только шуму будет много. И сколько ловцов поляжет, сказать не берусь. Как бы не половина.

– Да кто их нынче считает, новгородцев-то? – воевода фыркнул.

Илья неприязненно скривился. Ему понравились ловцы.

– А уж этим поджигателям, – добавил воевода, – без подвига, без воинской славы назад дороги нет.

– Была дорога, – поправил Илья. – Пока ты их не соблазнил.

– Ну-ну, – сказал Добрыня строго.

– Ты же нарочно их в княжий терем зазвал да из серебра угостил. Мог обойтись разговором на подворье у митрополита – и проще, и тайну сохранить надежнее. Но ты принял ловцов как храбров, чтобы поверили в себя. А они, глупые, только обрадовались. Еще бы – сорок пеших на двадцать конных, да прото… стратига пленить. Слава! Подвиг! И сбегать заодно в Константинополь морем. Это тебе не до Иерусалима пыль глотать пё-хом.

– Именно так. – Добрыня кивнул. – Окажись на их месте ты, отказался бы. Верю, ха-ха-ха!

– Ну, я никогда не собирался в Иерусалим. А они, может, хотели.

– Они не хотели, – заверил Добрыня. – Нужен им больно тот Иерусалим. Не-ет, они думали подраться с нами за своего хромца. А пока от нечего делать перепились и сожгли церковь. Прав отец Феофил, самое время нагнать страху Божьего на Новгород.

– Кто там из варягов-то пришел? – повернул разговор Илья, не желая препираться дальше.

– Мелюзга всякая. Хромой вроде звал ярла Эймунда, а тот выжидает, набивает цену.

– Эймунд просто ленив. Он любит золото, но не хочет за него рубиться.

Добрыня хлопнул ладонью по столу, завершая беседу. Глухо звякнули тяжелые перстни.

– А мы плюем на золото! – сказал воевода. – Мы добываем его для Руси, не для себя. Потому что нам нравится рубиться! Я прав? То-то. Значит, пойди добудь для князя нашего и благодетеля голову херсонского стратига. Доставь ее василевсу. И да будет так!

– Голову? – переспросил Илья. – Князь вроде живьем сказал.

– А если завтра князь звезду с неба захочет?

– Не долезть. Я по молодости стрелой достать пытался – высоко.

Добрыня закряхтел:

– Нет, я все-таки надену кому-то кувшин на голову… Слушай меня. Не бери стратига живьем. Сруби голову – василевсу этого хватит.

– Ловцам ты живого или мертвого наказывал брать. Чем я хуже? Вдруг получится его пленить?

– Ты лучше, брат, – сказал Добрыня твердо. – Ты гораздо лучше. Твоя жизнь стоит дороже всех ловцов вместе, и еще сто раз столько. Но если будешь таскать за собой по Греции пленного, жизнь эта может окончиться раньше, чем надо. Прошу, не делай глупостей. Голову в мешок – и бежать.

Илья глядел в опустевший ковш так, будто там было нарисовано что-то очень любопытное. Он явно хотел возразить, но чуял: ответом станет ругань.

– А что я страже греческой скажу – вот, подарок вам привез?.. Они меня для начала в поруб засадят и два месяца разбираться будут, знаю их.

– С греками все устроено. Гонец в Константинополь ушел третьего дня, пока доберешься, там уже заждутся вас. Встретят сообразно чину, не беспокойся. Грамота будет у константинопольского легатария, он сам передаст ее тебе. Грамота не именная, в ней только указано – сорок один муж. Сам понимаешь, это число ничего не значит. Просто я обещал ловцам, что их пустят в город. Не говорить же – молодцы, радуйтесь, если вас уцелеет хотя бы десяток… Чай не дети, догадались.

– Сорок паломников со паломником… – буркнул Илья. – Нас теперь сорок четыре вместе с Денисом. Будет тесно на ладье.

– Ну, выкинь лишних в реку, – небрежно посоветовал Добрыня. – К слову, на порогах берегись. Вообще, брат, давай начинай беречься. Пора уже. Хватит бегать-прыгать, драться и все такое.

– Да я почитай целый год без драки! – заявил Илья. – Мне Подсокольник мешает, вперед лезет, я моргнуть не успею, хрясь – и уже поговорить не с кем.

– Славный парубок Микола, – похвалил воевода. – Надо будет его наградить, что ли…

В дверной косяк постучали.

– Ну? – буркнул Добрыня.

Вошел, кланяясь, гонец из княжих.

– Воеводе от ключника весть.

– Что? – Добрыня весь подобрался.

– Сыскали вора. Ждут тебя.

– Та-ак…

Добрыня взял со стола нож и попробовал лезвие.

* * *

В порубе было душно, тускло, пахло дымом и кровью. Добрыня с Ильей прошли в дальний угол, то и дело цепляя шапками высокий подволок. Когда строили терем, на таких не рассчитывали.

Вор, голый и окровавленный, висел на столбе вверх ногами.

– Посвети, – сказал воевода, садясь на корточки.

Вору сунули под нос факел. Добрыня присмотрелся, встал в рост, опять стукнулся шапкой, снял ее.

– Ничего не разберешь, – пожаловался он Илье, – синяки одни на морде. Тебе, случаем, не памятен этот красавец?

– Впервые его вижу, – сказал Илья не глядя. – Поляк вроде.

Добрыня вопросительно покосился на старшего гридня.