Груженный под завязку трейлер спихнул машину с Беллью и родителями Игоря в придорожную канаву всего за полкилометра от поворота на Видное. Они уже тормозили, шли в своем ряду, дело было на подъеме – вообще непонятно, как такое могло получиться. Во всяком случае, водитель трейлера ничего толком объяснить не сумел, только причитал и трясся. А они летели через крышу – не раз и не два, – и им, наверное, было даже не больно.

И было не больно Карме. И совсем не больно Мастеру – просто обидно, что люди уходят. Он успел рассмотреть вскользь родителей Игоря, определил их для себя как «пушечное мясо» и переживал их смерть в чисто прикладном ключе – они унесли с собой единственное существо, которое любило Игоря поистине бескорыстно и этой любовью хранило его от всех бед. Игорь остался настолько один, насколько может быть одинок человек. И этот очаг боли за стеной начал Мастеру действовать на нервы.

Игорь звал Мастера на поминки – собиралось немало родственников и друзей, и оградить Игоря от шквала бессмысленных соболезнований мог только старший брат, которого, естественно, не было. Игорь звонил на «девять дней» – ответчик бесстрастно зафиксировал голос, полный мольбы о помощи. Потом Игорь запил. Его разнокалиберные девицы пытались его, конечно же, утешить, но что они, толком не нужные, могли сделать для совсем молодого человека, потерявшего в одночасье все… Он еще не был готов по-настоящему любить женщину. И мечтал о друге. Ему нужен был кто-то огромный, мохнатый и теплый, смертельно опасный для всех, кроме щенков, уверенно стоящий на крепких лапах, настороженно поводящий кисточками на обрубленных ушах и поднявший к небу толстый сильный хвост, рассыпающийся длинными перьями: умираю, но не сдаюсь. Мастер. Карма. И Игорь наконец устал их ждать. Пора было понять – они его тоже бросили.

Карма ввалилась к Игорю в дом через незапертую дверь, сшибая расставленные вдоль стен коридора пустые бутылки. За Кармой шел Мастер – пушистый воротник поднят, кепка надвинута на глаза. На руках Мастер держал маленькую светло-серую мохнатую собачку. У кавказов это норма – они не бывают щенками. Кавказский щенок выглядит именно маленькой собачкой. Карма присела у стола, а Мастер рукой в перчатке разгреб пузыри и стаканы, положил собачонку на освободившееся место и сказал:

– Вырастет серо-стальной. Только с ним будет одна проблема. Придется выдумать ему имя на букву «ха».

Игорь протянул дрожащую руку к щенку, а тот сунулся к этой руке и радостно прокомпостировал ее белыми-пребелыми зубищами.

Так заявил о себе Хасан, один из лучших бойцов за всю историю Школы. А через месяц Игорь успешно прошел входные тесты и был зачислен стажером в «группу Два» под именем Саймон. Когда Хасан подрос, Саймона поставили напарником к асу Петровичу. Потом эту пару год «шлифовал» Боцман. Под его руководством они достигли нужной кондиции, после чего Саймона забрал Мастер и начал готовить из него старшего группы.

К Саймону в Школе отнеслись тепло. Охотники высоко ценят в человеке чувство собственного достоинства и терпеть не могут истериков. Они уважают сильных парней, которые знают себе цену, но при этом не корчат из себя покорителей Вселенной и всех ее мисс. Короче, как назвал это Мэкс, «не рвут трансмиссию». У Саймона все задатки были соответствующие. Под присмотром Мастера он быстро отошел от пережитого стресса и чуть ли не с наслаждением нырнул в сумасшедшую охотничью жизнь.

Конечно, утрата не прошла совсем даром. Внешне это выразилось в том, что весь первый год после гибели родителей Саймон интенсивно седел. Поначалу он здорово расстраивался и втихаря оплакивал загубленную свою молодость и красоту. Но Доктор и Склифосовский в два голоса убедили его, что это не смертельно и организм у него вполне здоровый, а брюнетам седина даже к лицу. «И вообще, – заключил Склиф, кивая на проходившего в отдалении Мастера, – вот кто у нас должен быть седой как лунь». Саймон проводил влюбленными глазами пышную каштановую гриву и поинтересовался, кто такой лунь. Начали выяснять, пошли по Школе. Поставили на уши принимавшую дежурство «Четверку» и застыдили лингвиста Севу, осилившего десять лет назад целый курс филфака. Тут очень вовремя по громкой связи начал разоряться Мастер, который, оказывается, уже давно ждал Саймона в машине. К Мастеру вместе с искателями правды выбежало, горя нетерпением, еще человек десять. Тот, слегка обалдев, сказал, что точно не помнит, но, кажется, лунь – то ли филин, то ли просто сова. «А к чему это вы?» – спросил он. Зачинщики переглянулись и начали было вспоминать, с чего начался разговор, но тут в толпу врезался старший «Четверки» Винни. С высоты своих двух метров он заорал, что сейчас всем надает звездюлей, продемонстрировал Мастеру сломанный замок на ботинке и ссадину на руке, проклял дурную погоду, обматерил распущенность молодых женщин и возмутился нагноением желез под хвостом у собаки. Винни вчера перебрал на юбилее свадьбы и поругался с женой. Его вселенская ярость была настолько убедительна, что не только «группа Фо» бросилась по местам, но и Доктор со Склифом поспешили отвалить к медицинскому фургону. Доктору вдогонку Винни громогласно пожаловался на паскуду Крота, который зажал кассету с порнографией, а Склифосовскому посулил расправу, если тот опять будет «на расчистке тормозить со своей долбаной труповозкой». Грозно развернувшись в поисках очередной жертвы, Винни обнаружил, что все уже попрятались, кроме Мастера и Саймона, которые его восхищенно разглядывают.

– Как дела, «черный пояс»? – рявкнул Винни в адрес Саймона.

– Я счастлив, – просто ответил Саймон, улыбаясь от уха до уха.

– Зашибись! – обрадовался Винни. – Хоть у одной сволочи все в порядке. Когда спарринг учиним?

– Нет! – скомандовал Мастер.

– Ну чего ты?.. – в один голос обиделись восточные единоборцы.

– Вон твой спарринг-партнер топает, – показал Мастер. – Как раз подходящая весовая категория.

Винни обернулся и понуро опустил плечи. На безопасном расстоянии переминался с ноги на ногу Склифосовский, держа стволом к небу инъекционный пистолет.

– Сейчас все пройдет, – умильным голосом пообещал Склиф издали.

– Кругом одни враги, – посочувствовал Мастер, садясь за руль. Саймон уселся рядом, захлопнул дверцу и вдруг сказал:

– Ты не представляешь, как я тебе благодарен за все это, вот за все. Если бы не ты…

– Ты бы так настоящей жизни и не увидел, – заключил Мастер серьезно.

– Да… – кивнул Саймон и отвернулся, дабы скрыть нахлынувшие чувства. За окном Винни громко охнул – это Склиф впрыснул ему какую-то антипохмельную дрянь собственного производства. Мастер тронул машину навстречу раскрывающимся воротам. Он вез Саймона на собеседование в Штаб.

* * *

– Тебе идет быть взрослой, – сказал Мастер ласково, почти нараспев. Он сидел к Тане вполоборота, расслабленно откинувшись в глубоком кресле, и позвякивал льдинками в бокале, небрежно двигая его по мягкому подлокотнику. Таня устроилась на диване, поджав под себя ноги. В этой комнате просто не получалось сидеть выпрямившись. Слишком мягкое все было вокруг: освещение, мебель, подушки, игрушки… Дорогие игрушки – отличные, почти живые, копии реальных собак один к двум. И проклятье собачника – ковер с длинным ворсом.