Да, номер явно был бы еще тот! Только мне не дали насладиться им хотя бы мысленно. Погнали на поиски служанки, будто я не знаю, куда мы их заперли в самом начале вторжения!

Служанка мгновенно прервала идиллию. Леди увели прочь, а для нас настало время торговли. Бедняга губернатор божился, что никаких средств в городе нет. Недавнее землетрясение (тут он многозначительно посмотрел на Командора, словно тот действительно пробудил дремавшую до тех пор стихию), сбор выкупа за плененных королевских посланцев. А средства, направленные на строительство новой столицы, между прочим, захвачены по дороге (еще один красноречивый взгляд, хотя многие наши морячки те денежки давно прогуляли). И как итог: откуда взять денег бедному еврею? То есть бедному англичанину?

– Мы готовы пойти вам навстречу, – задумчиво ответил на объяснения губернатора Командор и, едва лицо британца слегка обмякло, пояснил: – Раз вы не можете собрать требуемого, то мы облегчим вам задачу и соберем указанную сумму сами. Или чуть больше указанной суммы. К сожалению, не могу поручиться за успехи моих моряков в благородном искусстве арифметики. Но что интересно: ошибаются они только в свою пользу. Вот где народ! Не хотите на них посмотреть?

Губернатор не хотел. Зря. Таких орлов ему нигде не увидеть, а он, чудак, не только лишился незабываемого зрелища, но еще и заплатил за свой отказ.

Короче, и деньги, и продовольствие мы получили еще до полудня. А сверх того многие жители были так добры, что, едва увидав входящих к ним поздороваться оборванных в походах моряков, из христианского милосердия добровольно поделились самым ценным имуществом. Если же при этом флибустьеры держали в руках оружие, то куда было его деть? О Ямайке ходила такая дурная слава! Мол, народ здесь вороватый, прямо из ножен вытащат полезные корсару вещи, и не заметишь. Поневоле приходилось крепко сжимать последний пистолет или саблю, чтобы не вырвали.

Губернатор тоже хотел подарить нам на память обстановку дворца и запрятанные драгоценности, но Командор лично уговорил его ничего не выносить из дома. Все-таки правительственная резиденция, неудобно.

В итоге от добровольных пожертвований корабли наши осели так, что, будь глубина в бухте чуть поменьше, обязательно бы застряли на первой же мели.

Командор махнулся с Сорокиным и перебрался на фрегат. Как ни крути, несолидно флагману идти на меньшем корабле. Правда, было их у нас по-прежнему два. Мы наскоро осмотрели всю имевшуюся в порту посуду. Однако она была или мелкая, или настолько древняя, что пусть хозяева плавают на ней сами.

Мы сидели с Командором на балконе каюты, посматривали на удаляющуюся от нас Ямайку и не спеша покуривали трубки. И тут я вспомнил весьма занимавший меня, но позабытый в суете погрузок вопрос:

– Сережа, объясни мне, пожалуйста, зачем ты стрелял два раза? Хотел припугнуть губернатора?

– Какие два раза? Когда? – не понял Командор.

– В гостиной. Только не говори, что второй выстрел мне почудился. Я был недалеко.

– А, это… – Кабанов улыбнулся доброй улыбкой. Словно был не знаменитым предводителем пиратов, а безобидным чудаком на отдыхе. – Честное пионерское, не я. Ты же меня знаешь. Мне патронов жалко.

– Но второй выстрел был? – Я подумал, что на самом деле пал жертвой слуховых галлюцинаций.

– Был, – подтвердил к моему облегчению Командор.

Однако облегчение облегчением, вид у меня был, похоже, обалделый.

– Стреляли в меня, – сжалился Кабанов.

– Кто? Губернатор?

Напуганный повелитель острова не производил впечатления человека, готового вступить в схватку с Командором.

– Леди.

И тут я вспомнил, с какой яростью и умением девушка обрушилась на Кабанова на палубе вот этого самого фрегата. Меня бы она поразила насмерть. В полном смысле слова и без всяких преувеличений.

– И что?

– Убила наповал, – охотно поведал Сережа.

– Я серьезно.

– А серьезно я уже говорил. Пока противник нажимает на нынешнем пистолете курок, ты десять раз не спеша можешь уйти с линии огня и каждый из этих десяти раз вернуться на прежнее место.

Вот так и переживай за предводителя!

Ну, и не свинья ли наш Кабан после этого?

Неприятности начались на следующий день. Солнце, красное, как глаза пьяницы после перепоя, едва показалось с утра, а потом небо затянули сплошные тучи, потемнело море, стали расти волны, и бывалые моряки объявили: грядет шторм. И шторм пришел.

Да какой! Нас бросало с одного вала на другой, захлестывало водой, грозило опрокинуть, увлечь в пучину, а рев стоял такой, что сквозь него едва пробивался голос Жан-Жака:

– Тяните, парни! Тяните! Речь идет о ваших жизнях!

И парни тянули. Почти все паруса были убраны, но даже штормовые грозили переломить мачты. Убрать все – корабль станет беспомощной игрушкой волн. Приходилось кое-как лавировать, стараться не стать бортом под удары разбушевавшейся стихии, а для этого тянуть и тянуть без конца оставшийся в деле такелаж.

Даже Командор впрягся наравне со всеми в работу. Ни о каких вахтах не было и речи. Вся команда была наверху, кроме тех, кто лихорадочно откачивал воду в трюмах.

Корпус скрипел, грозил развалиться и держал каким-то чудом. Трусливенькое чувство нашептывало бросить фрегат, пересесть, пока не поздно, в шлюпки, да только в шлюпке было бы еще страшнее!

Лишь спустя сутки шторм стал стихать. В том смысле, что нас продолжало раскачивать, возносить, швырять, однако более терпимо, и стало возможным хотя бы маленькими группками передохнуть от непрерывного напряжения. Если возможно говорить об отдыхе в разыгравшемся аду.

На четвертый день волны превратились в обычное волнение.

Это был кайф!!!

Кухня все время бездействовала, наше питание составляли одни сухари, а тут еще мокрая насквозь одежда, тупая усталость…

И даже сейчас до отдыха было очень далеко. Требовалось заменить поломанные реи и порванный такелаж, отремонтировать поврежденный местами корпус, откачать набравшуюся воду…

Да мало ли что! Честное слово, я стал понимать Кабана с его утверждением, что под пулями и ядрами легче!

Хорошо хоть, что рация позволила относительно легко найти потерявшуюся в кутерьме бригантину. В предрассветной мгле следующего утра мы смогли воссоединиться с товарищами, и с этого момента Фортуна вновь повернулась к нам лицом.

Лицо капризной женщины предстало перед нами в виде паруса на горизонте. Спустя час парус превратился в тяжело нагруженный корабль. Спустя другой мы разобрали на мачте голландский флаг. К исходу третьего сумели подойти к купцу на пушечный выстрел.

– Сдавайтесь! Жизнь гарантирую! – прокричал Командор в рупор на английском.

Голландец был мужественен. Он попытался отстреливаться, надо сказать, без особого результата. «Вепрь» без хитроумных кабаньих изысков дал залп почти в упор картечью и пошел на абордаж.