– Вы хотите сказать, что я похожа на свою мать? Да меня и рядом нельзя с ней поставить. У меня от нее ничего. Ни самой малюсенькой частицы.

– Ну, это не вам судить! Клетки ведь тоже не похожи одна на другую. По правде говоря, все, что происходит на уровне клеток, очень сложно. Едва ли я смогу объяснить эти запутанные биологические процессы доступным языком. Хотя меня все время занимала и продолжает занимать одна проблема: как передается жизненно важная информация от одного поколения к другому? Великая тайна, согласны? Взгляните на бабочек. Весной бабочки-данаиды соединяются в пары, затем оставляют место своей зимовки и летят на север, прямо сюда, в Техас. Здесь самка откладывает яйца на листьях молочая и умирает. Следующий цикл, связанный с перелетом, откладыванием яиц и прочее, выполняет уже ее дочь, потом дочь ее дочери и так далее. Из года в год все новые и новые поколения бабочек летят по заданному маршруту, без всяких там карт, бурных обсуждений предстоящего путешествия, согласования планов и тому подобное. Их ведет некое скрытое знание, или, как еще его можно назвать, инстинкт. Вот это я и называю работой клеток «мать-дочь». – Сэм поглядел на верхушку дерева, к стволу которого прижалась спиной Марипоса. – А вообще природа – она прекрасна, правда?

Марипоса сокрушенно подумала, что применительно к ней этот принцип едва ли сработал. Где оно, то генетическое звено, которое мотивировало ее любовь к собственному ребенку? Она терпеть не может все эти разговоры: мать… дочь… Но наверняка Сэм затеял этот разговор не случайно! Марипоса снова залезла в свою скорлупу и с безразличным видом спрятала взгляд в неопределенной точке над озерной поверхностью.

– А почему бы вам самой не позвонить матери? – предложил Сэм, игнорируя ее такую явную демонстрацию отстранения. – Прямо сегодня же, не откладывая…

Она отрицательно замотала головой.

– Но почему нет?

– Вот вы все говорите о генах… Но я не такая, как моя мать. У меня нет ее жизнестойкости.

– Ошибаетесь. Есть. И вы тоже сильная и мужественная женщина. Вы прошли такой тяжкий курс реабилитации и не сломились. А это что-то да значит.

– Ах, пожалуйста, не надо меня хвалить, Сэм! Я этого терпеть не могу! И это вовсе не доблесть, достойная ликования…

Голос Марипосы предательски дрогнул. Последние слова она не произнесла, а он их почти угадал.

– Что, очередной приступ самобичевания?

И тут ее прорвало:

– Сэм! Много лет тому назад я сделала выбор. Заставила своих мать и дочь поверить в то, что меня больше нет. Я бросила своего ребенка. – Слезы брызнули из ее глаз. – Совсем еще малышку. Я совершила этот безумный шаг ради мужчины, которого сейчас даже не помню. Еще одно звено в бесконечной цепи совершенных мной глупостей. Он поманил меня перспективой новой, красивой жизни, обещал увезти подальше от этих шумных заводских цехов, забитых всякими станками. Но главное, он обещал увезти меня туда, где тепло. Я ненавижу холод.

– А все его обещания в итоге свелись к тому, что он подсадил вас на наркотики.

Сэм произнес слово «наркотики» столь обыденно, подобно тому как хирург, приступая к операции, просит подать ему скальпель, чтобы сделать первый надрез. И для нее это слово сразу отозвалось болью: надрез сделан. Она повернулась к Сэму и на секунду посмотрела ему в глаза. Они были похожи на два глубоких бездонных озера, и в них она не прочитала ни осуждения, ни порицания. Голая констатация факта, и все. Ей вдруг захотелось разозлить его и даже шокировать. Чтобы увидеть, как это непроницаемое лицо исказится в приступе отвращения. Да! Пусть бы он возненавидел ее! Она этого заслуживает.

– Вы правы. Наркотики были всегда. Куда ж я без них! – бросила она с вызовом. – И вереница все новых и новых мужчин в придачу. Каждый следующий гнусней предыдущего. Но мне было все нипочем, главное, чтобы я получила дозу. – Лицо Сэма было по-прежнему непроницаемо. Не человек, кремень… А ее вдруг накрыло волной раскаяния. – Я презираю себя за свое прошлое, – пробормотала она. – Какая женщина может пасть так низко?

– Зависимая женщина.

Марипоса закрыла лицо руками и всхлипнула:

– Мне так стыдно. Я не достойна даже попросить у них прощения – у мамы… у дочери….

– Марипоса! Все, за что вы себя корите, осталось далеко в прошлом. Отпустите же наконец от себя это прошлое! Перестаньте заниматься самоуничижением, прекратите казнить себя. Сейчас это непродуктивно. Вы должны жить настоящим. Учитесь жить сегодняшним днем.

– Не могу. Я постоянно думаю о том, что со мной было. И о том, почему же мама не позвонила Марии…

– Три недели тому назад вы были внутренне готовы к разговору со своей матерью. Так что случилось за эти три недели? Почему сегодня вы категорически отказываетесь ей позвонить?

– Потому что они не захотели общаться со мной.

– Вы не можете утверждать это наверняка.

– Тогда почему мама не перезвонила Марии?

– Не могу ответить со всей определенностью. Как вы верно заметили, я пока еще плохо знаю вашу мать. Но думаю, вы принесли в ее жизнь достаточно много горя. Вполне возможно, сейчас она переживает потрясение, пытается совладать с эмоциями. Ей нужно время, чтобы и самой свыкнуться, и подготовить к встрече с вами вашу дочь.

– Луз, – едва слышно выдохнула Марипоса. Слезы высохли сами собой. – Конечно, вы правы!

– Запаситесь терпением, Марипоса. Терпение и немного веры. Вы терпели целых шестнадцать лет. Так потерпите еще немного. Пару недель, и все. Поверьте мне. Скоро, очень скоро они дадут о себе знать.

Жир в форме липидсодержащих протеинов не только обеспечивает данаид энергией, необходимой для совершения столь дальнего перелета протяженностью до трех тысяч миль, но он сохраняется в теле бабочки до следующей весны, когда данаиды возвращаются на север. По пути на юг бабочки время от времени делают остановки, чтобы подпитаться нектаром. Как правило, во время зимних перелетов бабочки-данаиды обычно набирают вес.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда утром четвертого дня путешествия Луз въехала в Сент-Луис и покатила по улицам города. Солнечные лучи сверкали и отражались всеми цветами радуги в окнах многочисленных небоскребов. Разумеется, она с восхищением заезжего провинциала полюбовалась знаменитой аркой Святого Луиса, которую еще называют Вратами на Запад. Но, как истинное дитя Среднего Запада, с наибольшим восторгом она пересекла мост через могучую и полноводную Миссисипи. И мельком невольно подумала: а нет ли в них с Офелией чего-то от Тома Сойера и Гека Финна – героев известного на весь мир Марка Твена. Ведь и они пустились в дорогу навстречу тому новому и неизвестному, что ожидает их в Канзас-Сити.

Ровное полотно автострады убаюкивало монотонностью движения. Накручивая милю за милей, Луз пыталась сообразить, когда и где она в последний раз нормально спала. Ночью, когда ее разбудила Офелия, она проспала не более четырех часов. И вот теперь более семи часов неутомимо крутит баранку. Правда, за последние три часа они сделали три остановки. Офелии нужно было пи-пи, а Луз тем временем подкрепила силы с помощью кофе и нескольких порций «Рэд бул». Но усталость одолевала.