Шурик в тот год невероятно расцвела, превратившись из симпатичной девочки в очаровательную девушку-подростка. Впрочем, Света тоже не была обделена внешними данными, хотя и не могла не признавать того, что красота подруги — куда более изящная и тонкая, чем у неё самой. Их негласное соперничество, начавшееся ещё в раннем детстве, продолжало цвести буйным цветом — словом, это была типичная женская дружба. Несмотря на окутывающий их флёр постоянной конкуренции, девчонки удивительно гармонично и слаженно смотрелись вдвоём: Света брала талантом, обаянием и искренностью, а Шурик — классической женской красотой.

На них стали обращать внимание парни — не только ровесники, а даже десятиклассники и студенты первых курсов. Девчонки с удовольствием выслушивали комплименты в свой адрес, благосклонно их принимали, но не спешили отвечать взаимностью. Им просто нравилось мужское внимание само по себе, потребности же в более взрослых, зрелых отношениях они пока не испытывали. Тем более, у них был такой замечательный кавалер, как Даня! Верный друг, товарищ, практически брат.

Даня тоже вытянулся в тот предпоследний учебный год. Высокий, стройный, темноволосый, с внимательным взглядом серо-голубых глаз, прямым носом, точёной линией скул и подбородка — он нравился многим девочкам. На него вовсю заглядывались в школе и подбрасывали записочки с признаниями… Но и Дане, по большому счёту, пока что не нужна была ни одна из этих пылких поклонниц — хватало своих боевых подруг. Он любил гулять по улицам, держа Свету под одну руку, а Шурика под другую: важный, довольный, сияющий. Втроём они смотрелись — ну просто загляденье, картинка из журнала, кадр из фильма, куда там Голливуду!..

В конце лета все три семейства — Звёздные, Шульман и Костровы — на целых две недели выбрались вместе на престижную турбазу для привилегированных персон, именуемую «Красный восход». Путёвки доставала вездесущая тётя Люба — разумеется, по блату, с гигантской скидкой.

Это были упоительные, не по-августовски жаркие, солнечные и счастливые дни, сладко пахнущие лесом, нагретой землёй, цветами, травами и рекой. Уютные деревянные домики — по одному на семью — утопали в зелени деревьев, мягкий песочек на пляже щекотал и нежил босые ноги, а вода в речке казалась прозрачной, как стекло, еда в столовой трижды в день удивляла обилием и разнообразием… словом, это был райский уголок для избранных. И дети, и взрослые целыми днями играли в волейбол и бадминтон или пропадали на пляже, а вечерами спешили на танцплощадку. На турбазе даже разрешалось (в специально отведённых для этого местах) разжигать костры и собственноручно готовить шашлык, ведь, что ни говори, а отдых на природе — не отдых без жареного на углях мяса, даже если в столовой тебе предлагают отличное сбалансированное питание.

Правда, немного портили общее впечатление советские агитационные плакаты и карикатуры в стиле журнала «Крокодил», развешанные по всей территории турбазы. Так, возле самого входа на пляж был установлен фанерный щит с целым комиксом о том, что бывает с несознательными личностями, загрязняющими окружающую среду. Первая картинка живописала двух заправских алкашей, распивающих пиво прямо на берегу реки. На второй картинке было показано, как пьяницы швыряют опустевшую стеклотару прямо в воду. Третья картинка изображала только одного из выпивох, решившего освежиться в реке. И, наконец, четвёртая, заключительная картинка символизировала справедливое возмездие: бедолага с перекошенной физиономией вылезал из воды, а с его ступни стекала ярко-красная кровь — он порезался о разбитую бутылку, которую собственноручно выкинул в речку. Тёма почему-то очень боялся этой картинки и старался прошмыгнуть мимо неё, крепко зажмурившись, чтобы не было искушения взглянуть на этот ужас ещё раз — хотя бы одним глазком. Мальчик жил в странном, особенном мире собственных страхов и иллюзий…

На пляже девчонки располагались точно так же, как и гуляли — одна по правую Данину руку, а другая по левую. Света щеголяла в голубом купальнике, а Шурик в жёлтом, и эти яркие цвета оттеняли их стойкий подмосковный загар. Обе юные нимфы были чудо как хороши, и многие отдыхающие беззастенчиво глазели на них, пуская слюни. Даня же с невозмутимым хозяйским видом, словно говорившим: «Это всё моё!», довольно щурился на солнышке — ему очень льстило, что он находится в обществе двух самых очаровательных девушек на всей турбазе. Он привык к их обществу и чувствовал себя с ними, как рыба в воде… до недавнего времени.

С некоторых пор, впрочем, его стали смущать реакции собственного тела на вид полуобнажённых подружек. Особенно лихорадило его при виде Светы… Это и беспокоило, и радовало, и пугало его. Даня не знал, во что оно в конце концов выльется — и если пока это не причиняет ему ощутимых неудобств, то, может быть, впоследствии сдерживаться станет всё труднее?

Света не могла не заметить его странных взглядов, которые он бросал на неё исподтишка, думая, что она не видит. Она прекрасно понимала всю их природу и — не без чувства лёгкого женского самодовольства, упоительной власти над мужским телом — иногда чуть-чуть провоцировала Даню, дразня и забавляясь.

Однажды, выйдя из воды, Света попросила его подать полотенце. Она наплавалась до такой степени, что губы её посинели, а зубы клацали друг о друга. Вместо того, чтобы выполнить её просьбу немедленно, Даня странно замешкался. Он жадно уставился на её мокрый купальник, облепивший стройное тело — и вдруг шумно вздохнул, а затем, торопливо отвернувшись, неловко сунул ей полотенце, даже не встречаясь с ней взглядом. Света хотела, по своей привычке, невинно пошутить над другом, но вдруг сама почувствовала невероятное смущение. Щёки её запылали — нет, не от стыда, а от чего-то нового… волнующего и приятного. Она молча завернулась в полотенце и опустилась на покрывало, расстеленное на песке.

Он так же молча сел рядом, не прикасаясь к ней, но всё же достаточно близко, поэтому Света ощущала исходящее от него тепло и невольно проникалась охватившим его нервным возбуждением.

Оба не произнесли ни слова, но что-то изменилось между ними в этот момент. Словно зажглась искра — и не потухла, а готовилась собраться с силами и разгореться в мощь полноценного огромного костра.

Привилегированность турбазы стала для Светы огромным плюсом — никто не докучал ей повышенным вниманием, не навязывал своего общества, не лез с расспросами о кино. Для всех она была простой девчонкой, обычной отдыхающей — одной из них. Её, конечно, многие узнавали, но известными именами здесь сложно было кого-нибудь удивить. На турбазу «Красный восход» приезжали очень непростые люди: партийные работники с молодыми любовницами, деятели культуры и искусства с жёнами и детьми, представители «золотой молодёжи» — словом, настоящие сливки общества, жаждущие незатейливого неформального отдыха.

Так, через два домика от Звёздных поселился народный артист. Он давно уже вышел в тираж, растерял былое величие и славу, обрюзг и раскабанел, но всё ещё был преисполнен чувства собственной невероятной важности и любил поспорить, поскольку считал своё мнение единственно верным по любому вопросу. Отстаивая свою точку зрения перед собеседниками, он так яростно тряс головой, что под его подбородком дрожала медуза. Пару раз артист пытался остановить и Свету, чтобы обсудить с ней проблемы современного кино: он утверждал, что хороших фильмов больше не снимают, что кинематограф неуклонно скатывается в пропасть — вероятно, после окончательного ухода его самого с больших экранов. Первое время Света ещё послушно поддакивала, не особо вникая в его витиеватые пафосные речи, изнывала от скуки и мечтала только об одном — поскорее бы смыться. Затем она и вовсе стала избегать его общества: завидев народного артиста издали, девочка тут же сворачивала с его пути и удирала, либо ныряла за ближайший кустарник и выжидала, пока артист не пройдёт мимо.