23 Автор текста и музыки «Богородицы» неизвестен. Существует легенда об авторстве святого Адальберта (Войтеха или Войцеха), принявшего мученическую смерть от прусских язычников за проповедь среди них христианского вероучения. В настоящее время эта легенда не принимается всерьез большинством историков, поскольку известно, что Войцех принадлежал к сторонникам использования в церкви только латинского языка. Однако столь авторитетный ученый, как Юзеф Биркенмейер, еще в своей монографии 1937 г. перечислил миссионеров-собратьев Войцеха по ордену (прибывших вместе с ним в Мазовию, являвшуюся в то время, как мы помним, отдельным от Польского королевства государством монахов-бенедиктинцев), а также их (неизвестные сегодня, но появившиеся еще в X в.) духовные песнопения в качестве возможного образца для «Богородицы». В гипотетический период появления «Богородицы» важным религиозным и литературным центром в северной Мазовии был Плоцк, столица епархии, в котором располагался также ведший активную проповедническую деятельность монастырь духовного ордена бенедиктинцев. Сохранившиеся описания литургий, служившихся в Плоцком соборе, свидетельствуют о раннем исполнении там и других духовных песнопений на польском языке. Однако однозначного свидетельства, что именно там появилась «Богородица», на сегодняшний день не существует. Многие ученые указывают на схожесть образов гимна с проповедями Кирилла Туровского. Самая старая известная нам запись текста «Богородицы», включающая две строфы и снабжённая нотными знаками, датируется 1407 г. Текст гимна был записан на задней вклейке собрания латинских проповедей, скопированных Мацеем (Матфеем) из Грохова. В настоящее время эта вклейка хранится в Ягеллонской библиотеке г. Кракова (Польша). Начиная с середины XV в. к первоначальному тексту добавлялись все новые строфы. Второй сохранившейся до наших дней записью «Богородицы» является кодекс Decisiones rote Wilhelmi Horborg, в который это произведение было вписано в 1408 г. на обратной стороне 87-го листа. Этот манускрипт также хранится в Ягеллонской библиотеке.

В соответствии с тематикой, Александр Брюкнер считает строки 12–34 рождественской песней (польск.: pieśń wielkanocna), а строки 35–48 – песней страстей Христовых (полбск.: pieśń pasyjna). Это деление принято и более поздними исследователями. В XVI в. к тексту добавлялись молельные строфы по случаю. Тем самым создавался все более длинный, но не слишком связный текст.

«Богородица» считается первой записанной песней на польском языке. У неё нет настоящего названия: обычно используемое название «Богородица» – просто первое слово текста (в самой старой записи это даже два раздельно написанных слова: «Bogu rodzica»). По сути, произведение представляет собой скорее молитву, чем песнь.

Со временем «Богородица» стала боевой песней польского рыцарства. По утверждению Яна Длугоша, именно «Богородицу» польские рыцари пели перед Танненбергской (Грюнвальдской) битвой с «тевтонами», а впоследствии – перед битвой с турками-османами при Варне. Ее исполняли также во время коронации короля Владислава III, причем весь обряд коронации происходил не латыни, и только «Богородица» исполнялась на польском языке.

В течение всего XV в. «Богородица» была королевским гимном династии Ягеллонов – потомков короля Владислава II Ягелло. Символикой «Богородицы» пользовались и польские композиторы XX в. Анджей Пануфнико по мотивам этой мелодии написал в 1963 г. финал своей «Священной симфонии» (Sinfonia sacra), посвященной тысячелетию крещения Польши. В 1975 г. другой польский композитор, Войцех Киляр, переложил «Богородицу» для хора и оркестра. Темой медленной части Кшиштофа Мейера, написанной под впечатлением введения военного положения в Польше при маршале Ярузельском (1982), также является «Богородица».

Поляки и литовцы, утомленные и истощенные многочасовым сражением не меньше своих противников, не слишком долго преследовали остатки разгромленного орденского войска. «Тевтонский» лагерь был захвачен, сотни повозок с провиантом, напитками и множеством всякого добра попали в руки победителей. Ягелло, следуя за своими войсками, сошел с коня в захваченном вражеском стане, преклонил колена и вознес Богу хвалу за победу. Правда, польский король приказал разбить найденные в неприятельском стане винные бочки, вылив их содержимое на землю, однако выполнить его приказ в полной мере не удалось. Победоносные поляки, литовцы и их союзники грабили и шумно праздновали одержанную победу у разведенных ими многочисленных костров, черпая, по Длугошу, вино из бочек чем угодно – шлемами, перчатками и даже сапогами. Убедившись в тщетности попыток помешать «банкету», Ягелло и Витовт приказали доставить из своих лагерей съестные припасы, раздав их своим победоносным войскам. Как говорится, «раз пошла такая пьянка, режь последний огурец…»

Сам Ягелло, ошеломленный великой победой, в достижении которой он почти не принимал участия, предоставил Витовту и другим полководцам заниматься военными вопросами, всецело посвятив себя благодарственным молитвам. В его походной часовне на поле боя была отслужена торжественная месса. После мессы король повелел отыскать среди груд мертвых тел труп Верховного магистра. Согласно неоднократно упоминавшемуся и цитировавшемуся нами польскому хронисту Яну Длугошу, некий Юрга, слуга рыцаря Мщуя из Скшинна, нашел тело Ульриха фон Юнгингена. Подобно телам других «гебитигеров» и полководцев ордена Девы Марии, оно было принесено к шатру короля Польши и выставлено в качестве трофея на обозрение победителей. Перед лицом вельмож и войска Ягелло возблагодарил Господа за то, что Тот покарал его рукой гордыню и высокомерие Тевтонского ордена. Но, невзирая ни на что, он решил воздать почет павшим героям и доставить тела павших «гроссгебитигеров» в орденскую столицу Мариенбург. Тем не менее мертвые тела до наступления ночи оставались выставленными на всеобщее обозрение. На праздничный пир по случаю великой победы Ягелло явился в полном вооружении, в окружении польских князей, литовских бояр и предводителей союзников. Перед ним торжественно пронесли захваченные хоругви и прапорцы отрядов Тевтонского ордена, вассалов и союзников «тевтонов».

Документально подтвержден захват союзниками: Большого и Малого знамени (баннера, хоругви) Верховного магистра; баннеров Великого комтура, Верховного маршала, Верховного казначея и Верховного ризничего; баннеров комтурий Бальги, Грауденца, Кульма, Шёнзее, Альтгауза (Старограда Хелминского), Тухеля, Нессау (Нешавы), Эльбинга, Энгельсбурга (у Длугоша ошибочно: Энгельсберга), Страсбурга, Шлохау, Остероде, Рагнита, Бранденбурга, Данцига; знамен фогтств (орденских наместничеств, меньших по размеру, чем комтурства-комтурии) Роггенгаузен (Рогозьно), Брат(т) иан (Брацян), Леске, Диршау; знамен городов Кульма, Кёнигсберга, Эльбинга, Бр(а)унсберга, Бартенштейна, Алленштейна, Данцига, Гейлигенбейля (Свенты Секирки), Гейльсберга, Торна; хоругви-баннера святого Георгия военных гостей ордена[27]; знамени епископа Помезании (Западной Померании); баннеров князей Щецинского и Олесницкого. Большинство из этих, по выражению Длугоша, прусских хоругвей (лат.: Banderia Prutenorum) было не захвачено в бою и не вручено побежденными победителям, а найдено на поле битвы рядом с телами знаменосцев, подобрано и торжественно пронесено перед польским королем и его вельможами.