А за стенами замка? Нигде и никогда он не будет желанным гостем. Даже в собственном племени. Ну, может быть, Сойж Ка и приняли бы его, оставив в стороне его уродство. Ради памяти н’Сойжи, дочери старейшины, ради того, что он, по Праву и Закону, прямой наследник княжеского трона. Но тогда война. И племя, даже с ним во главе, обречено на истребление. Против княжеской армии им не выстоять. Было бы их хоть несколько таких, как Меш, тогда, может быть, и выстояли бы. Но он один. Даже В’Зоаш, веривший, что народ Сойж Ка происходит от Древних Но, полубогов, героев, детей Самого, даже он считал, что божественный дар проявляется теперь только у женщин. Колдуньи Сойж Ка. Но вот о колдунах он не пишет нигде.

Меш застонал. Звук вышел хриплым и был больше похож на звериное рычание, чем на стон, исторгнутый человеческим горлом. «Как могло случиться, что я ни разу не задумался об этом? – ужаснулся он. – Как это возможно, что я никогда не задавался этим вопросом?» Гнев закипал в его сердце; гнев на себя, согласившегося на роль урода; гнев на князя, позволившего всем этим недоумкам глумиться над ним; гнев на чернь, посмевшую поднять руку на того, в чьих жилах смешалась кровь венценосных Сиршей с древней кровью королей Но.

Он вернулся к столу и одним могучим глотком допил оставшееся вино. Горло пересохло, и потребовались еще два полных кубка, прежде чем он почувствовал, что жажда оставила его. Вино было превосходное. Ароматное, терпкое, крепкое, оно подавалось на стол самого князя. Меш добрался до винных погребов еще год назад. Выбор был велик – погреба, заставленные бочонками и бочками всех размеров, тянулись на сотни метров – но он всегда брал вино только из бочек, помеченных княжеской булавой.

Хмель бродил в его крови, смешиваясь с гневом и тоской. Исчезла усталость, отступил сон. Воздух стал жарким и пустым, как горная порода, из которой достали весь содержавшийся в ней металл. Он бродил по своей жалкой берлоге, не зная чем заняться; брал в руки то одну, то другую книгу, пролистывал и отбрасывал в сторону. Слова, слова, слова… Слова потеряли смысл. Жизнь, вывернувшись наизнанку, предстала перед ним в своем истинном обличье и не понравилась ему.

Неслышно ступая, Меш вернулся в библиотеку, «осмотрелся» в кромешной тьме и, найдя статую Души Взыскующей, подошел к ней. Рука привычно легла на прекрасное лицо худенькой нагой девушки, а пальцы погрузились в невидимые выемки на ее висках. Меш почувствовал, как поддается под пальцами металл, и одновременно услышал тихий скрип сдвигающегося в сторону тяжелого книжного шкафа. Там, где секунду назад стоял шкаф, открылся проход, ведущий во мрак, еще более кромешный, чем тот, что окружал его в библиотеке. Не раздумывая, Меш протиснулся в узкую щель прохода и оказался в тесном сводчатом коридоре.

Эти тайные тропы, пробитые в скале или встроенные внутрь стен, он нашел давно. Точно так же, как он «видел» во тьме, Меш чувствовал пустоты в камне, ощущал их присутствие, мог определить их примерные размеры и направление, в котором они тянутся. Так он узнал, что за стенами большинства помещений замка есть другие, никому не ведомые места. Заинтересовавшись этим, он достаточно быстро нашел первый вход, ну а дальше искать и находить входы во внутренний лабиринт оказалось уже просто. Изнутри входы-выходы замаскированы не были. Сначала он не понимал, что это такое и для чего все это построено. Но со временем разобрался. Это был второй и последний рубеж обороны замка; путь бегства, если случится бежать; место, где можно спрятать все, что должно быть спрятано; и не в последнюю очередь это был могущественный инструмент познания, ибо лабиринт позволял знать все обо всех.

Тайные ходы тянулись, казалось, бесконечно, достигая практически всех помещений дворца. Они следовали вдоль, под или над всеми коридорами и галереями. Здесь была скрыта сокровищница Сиршей, здесь лежали неупокоенными кости их личных врагов или жертв их необузданных страстей. Меша кости не пугали, а золото и драгоценности ему были не нужны. Куда интереснее оказались отверстия, пробитые в стенах и потолках залов и комнат, коридоров и галерей. Сквозь эти отверстия, щелки, дырочки, искусно спрятанные в каменной резьбе, деревянном декоре или просто в темных углах, куда не достигают лучи света, можно было видеть и слышать все, что происходило во дворце Сиршей. Так Меш стал свидетелем позорных страстей обитателей крепости и страстей обыденных, дозволенных законом и традицией, их тайных бесед и одиноких молитв. Вся скрытая жизнь дома Сиршей лежала открытой книгой перед тем, кто владел секретом этих крысиных нор. Открылась книга тайн и перед Мешем.

За прошедшие годы он в совершенстве изучил все эти темные ходы, лестницы, каморки и тайные комнаты, образующие лабиринт в лабиринте. Он освоился в них и чувствовал себя здесь много лучше, чем в дворцовых пространствах, где он никогда не мог быть самим собой. Впрочем, и здесь следовало быть предельно осторожным, ведь не только он был посвящен в секреты дома Сиршей.

Пройдя по извилистому ходу, Меш пересек по узкому мостику крошечный подземный ручеек, стремивший свои темные воды из неизвестного истока к неизвестному устью, и вышел к лестнице, которая привела его к покоям княжеской семьи. Отблеск света, пойманный его привыкшими к мраку глазами, заставил Меша насторожиться. Осторожно выглянув из-за угла, он увидел женщину, приникшую к смотровому отверстию в стене. Потайной фонарь стоял у ее ног и давал очень мало света, поэтому разглядеть незнакомку Меш не мог, но он узнал женщину по запаху. Н’Твор, младшая сестра князя, стояла перед ним, здесь и сейчас. Одна.

Сестры князей замуж выходят редко и только за других князей. Впрочем, это не требует от тех, кто замуж не вышел, ни воздержания, ни особенной добродетели. Напротив, с начала времен они являлись наложницами своих отцов и братьев, а когда освобождались от обязанности ублажать их, заводили себе любовников попроще. Желающих хватало и среди вельмож, и среди придворных кавалеров. Их дети никогда не претендовали на место в княжеской семье, но их законность, как членов клана, никем и никогда не оспаривалась. Мальчики, вырастая и становясь мужчинами, служили своим венценосным родичам, занимая многочисленные дворцовые должности, становясь наместниками и воеводами, а девочки; подрастая, становились игрушками для знатных придворных, а зачастую и самих князей. Впрочем, и тем и другим дозволено было, в отличие от их матерей, вступать в освященные богами отношения. В этом случае именно их происхождение открывало перед ними двери самых знатных домов княжества.

Н’Твор, на памяти Меша, поочередно была любовницей маршала С’Паоша, своего родного дяди, и сенешаля С’Таяша, который приходился ей троюродным братом. Теперь, состарившись и утратив былую красоту, н’Твор жила с молодым кавалером из малых, который, вероятно, денно и нощно благодарил Саму[34] за счастье приблизиться к Сиршам настолько близко. Но для Меша все это было лишено какого-либо интереса и смысла. Ему это все было не интересно. Но зато было у него одно заветное воспоминание, которое вдруг всплыло в памяти, потревоженное запахом женщины. Всплыло и зажгло кровь.