Свет не горел, и в полутьме Мариане почудилось, что два призрака прошлого целуются у барной стойки…

Неожиданно раздался грохот, от которого, казалось, весь театр содрогнулся. От испуга она подскочила.

Грохот повторился. Решив выяснить, что происходит, Мариана двинулась на звук.

Выйдя из бара, она на цыпочках спустилась по главной лестнице. Снова что-то громыхнуло. Мариана подкралась к входу в зрительный зал: похоже, шум доносился оттуда.

На какое-то время вновь наступила тишина. Постояв под дверью, Мариана тихонько приоткрыла ее и заглянула внутрь.

На сцене виднелись жутковатые декорации для «Герцогини Мальфи». Бутафорская «тюрьма» была оформлена в стиле немецкого экспрессионизма: стены и решетки накренились и скособочились под всевозможными углами.

А среди них бушевал какой-то парень с молотком. Судя по всему, он твердо вознамерился разрушить декорации. Такое яростное выражение гнева встревожило Мариану. Осторожно миновав ряды пустых кресел, она приблизилась к сцене.

Парень не сразу ее заметил. Несмотря на юный возраст — Мариана дала бы ему лет двадцать, — он выглядел сложившимся высоким мужчиной. Его обнаженный торс блестел от пота. Судя по густой щетине, молодой человек уже неделю не брился.

Увидев Мариану, он весьма недружелюбно уставился на нее.

— Вы кто?

— Я… психотерапевт. Работаю с полицией, — соврала Мариана.

— Ага, как же. Из полиции уже приходили.

— Ну да… — Обратив внимание на знакомый акцент, с которым говорил парень, она сменила тему: — Вы из Греции?

Тот взглянул на нее с интересом.

— А что? Вы тоже оттуда?

Странно, но первым поползновением Марианы было солгать. Почему-то не хотелось ничего о себе рассказывать. Однако, понимая, что так легче будет ему понравиться и выведать побольше сведений, она с улыбкой кивнула.

— Я наполовину гречанка. — И добавила по-гречески: — Выросла в Афинах.

Молодой человек был явно доволен, что встретил землячку. Его гнев немного утих, и парень уже спокойнее сообщил:

— А я — в Салониках. Рад знакомству. — Улыбнулся, обнажив острые, как лезвие, зубы. — Давайте помогу!

С этими словами он вдруг схватил ее и рывком поставил на сцену. Мариана с трудом удержала равновесие.

— Спасибо.

— Меня зовут Никос. Никос Курис. А вас?

— Мариана. Вы здесь учитесь?

— Да. Я занимался постановкой «Герцогини Мальфи», был режиссером спектакля. А это — обломки моей несостоявшейся карьеры. — Он широким жестом указал на то, что осталось от декораций, и болезненно рассмеялся. — Представление отменили.

— Из-за Вероники?

Лицо Никоса исказилось.

— Я пахал все лето, продумывал детали. На премьеру должен был приехать агент из Лондона. И все пошло прахом! — Он яростно шарахнул по бутафорской тюремной стене, и та рухнула на пол с таким грохотом, что сцена затряслась.

Мариана пристально наблюдала за парнем, почти физически ощущая исходящий от него гнев. Казалось, Никос едва сдерживается. В любую секунду он мог взорваться, начать беспорядочно размахивать молотком и вместо декораций попасть ей по голове.

— Я хотела спросить вас о Веронике…

— Что спросить?

— Когда вы видели ее в последний раз?

— На генеральной репетиции. Я сделал ей несколько замечаний. Вероника расстроилась. Если хотите знать, она была бездарной актрисой, хотя считала себя невероятно талантливой.

— Ясно… В каком она была настроении?

— После моей критики? Далеко не в радужном. — Никос оскалился в улыбке.

— Не помните, во сколько она ушла?

— По-моему, около шести.

— Она не говорила, куда идет?

— Нет. — Парень покачал головой и принялся ставить стулья один на другой. — Насколько мне известно, у нее была назначена встреча с преподавателем.

Сердце Марианы заколотилась. Задыхаясь от волнения, она повторила:

— С преподавателем?

— Ага. Не помню, как его зовут. Он приходил на репетицию.

— Как он выглядел? Можете описать?

— Американец, высокий и бородатый, — поразмыслив, ответил парень и сверился с часами. — У вас еще какие-то вопросы? А то у меня дела.

— Нет, спасибо. Можно мне осмотреть гримерку? Вероника там что-нибудь оставляла, не знаете?

— Кажется, нет. В любом случае полиция уже все забрала.

— И все-таки я бы заглянула в гримерку, если вы не возражаете.

— Вам туда. — Он указал за кулисы. — Налево, вниз по лестнице.

— Спасибо.

Никос, похоже, собирался что-то сказать, но промолчал.

Мариана завернула за кулису, и ее окутал сумрак. Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте.

Позади, на сцене, Никос с перекошенным от ярости лицом добивал декорации. Этот парень очень легко терял контроль над собой, и Мариана была рада убраться от него подальше.

Она торопливо сбежала по узким ступенькам вглубь театра и попала в маленькую гримерку.

Судя по всему, ею пользовались все актеры. Повсюду теснились туалетные столики, костюмы, парики, реквизит, грим и книги. Мариана оглядела беспорядочно валявшееся барахло. Не было никакой возможности определить, что из этого принадлежало Веронике. Вряд ли тут отыщется что-нибудь полезное. И все же…

Предположив, что у каждого актера — свой туалетный столик, Мариана внимательно их осмотрела. Почти все зеркала были разрисованы помадой: на стеклах красовались сердечки, поцелуи и пожелания удачи, а на рамах висели фотографии и открытки. Одна из них, не похожая на другие, тотчас привлекла внимание Марианы, и она подошла ближе.

На открытке была нарисована икона. Изображенная на ней святая — красивая девушка с длинными светлыми волосами — удивительно походила на Веронику. В ее шею вонзился серебристый кинжал. Еще более жутким было то, что на блюде, которое она держала, лежали два человеческих глаза.

От одного их вида Мариане стало нехорошо. Дрожащей рукой она сняла карточку с рамы, перевернула — и, как в прошлый раз, увидела на обороте рукописный текст на древнегреческом:

ἴδεσθε τὰν Ἰλίου

καὶ Φρυγῶν ἑλέπτολιν

στείχουσαν, ἐπὶ κάρα στέφη

βαλουμέναν χερνίβων τε παγάς,