Прочесывание веселого квартала ничего не дало.

Ма Жун разбил приставов на три отряда по семь человек. Один отряд возглавлял Дао Гань, другой — староста Фан и третий — сам Ма Жун. Каждый отряд незаметно просочился в квартал разными путями. Под различными предлогами сыщики наводили справки в лавках и других местах, где собирался народ, после чего входили в частные дома и обыскивали их.

Отряд старосты застиг врасплох воров, собравшихся на тайную сходку, Ма Жун вспугнул посетителей игорного притона, а Дао Гань потревожил парочки в подпольном доме свиданий, но никому из них не удалось обнаружить ни малейших следов Белой Орхидеи.

Дао Гань с пристрастием допросил хозяйку подпольного дома свиданий. Он знал, что если девушку похитили и держат где-то под замком, то такая особа, как эта хозяйка, рано или поздно проведала бы об этом. Однако полчаса изнурительных расспросов убедили Дао Ганя, что та ни сном ни духом не ведает о Белой Орхидее; мимоходом, правда, он узнал много любопытного о некоторых видных горожанах.

Наконец сыщикам пришлось уже в открытую приступить к прочесыванию всех домов, сверяясь со списком жителей, составленным квартальными надзирателями. И тем не менее в конце концов они должны были признать свое поражение.

После долгого молчания Дао Гань молвил:

— Осталась единственная возможность, а именно — если девушку держали где-то здесь по соседству только несколько дней. А когда похититель проведал о ее тайной вылазке в храм, он забеспокоился и перевел ее в другое место или отдал ее в какой-нибудь притон.

Староста Фан замотал головой.

— Не могу поверить, — сказал он, — чтобы они продали ее в веселый дом. Наша семья здесь живет многие годы; рано или поздно кто-нибудь из посетителей узнал бы ее и рассказал нам! Подпольный дом свиданий — это более вероятно. Но на то, чтобы все их проверить, у нас уйдет немало дней!

— Кажется, мне говорили, — заметил Ма Жун, — что жители Поднебесной редко навещают веселый квартал в северо-западном углу города?

Староста кивнул.

— Эти грязные притоны, — сказал он, — посещают уйгуры, тюрки и другие приграничные варвары. Девицы в них всех кровей, остались они здесь с тех пор, когда город наводняли богатые варварские князьки и купцы из царств-данников.

Ма Жун встал и затянул пояс на халате.

— Надо отправиться туда немедленно, — решительно сказал он. — Чтобы не вызывать подозрения, я пойду один. Встретимся позже ночью в управе.

Дао Гань потеребил три волоска на левой щеке.

— Хорошая мысль, — сказал он задумчиво. — Надо спешить, потому что завтра весть об обысках облетит весь город. Я сейчас отправлюсь на Южную улицу и переговорю со всеми владельцами веселых домов. Не очень верю в успех, но мы не должны пренебрегать даже малейшей возможностью.

Староста настаивал, чтобы Ма Жун взял его с собой.

— На Северной улице собирается отъявленный сброд, — говорил он. — Идти туда в одиночку — это верное самоубийство!

— Не беспокойся за меня, — отвечал Ма Жун. — Я знаю, как надо держать себя с этими мерзавцами.

С этими словами он швырнул свою шапку Дао Ганю и повязал волосы какой-то грязной тряпкой, затем подогнул полы халата и закатал рукава.

Не обращая внимания на продолжавшего возражать старосту, Ма Жун вышел на улицу.

В центре города все еще было много людей, но Ма Жун шел быстро и уверенно, и все прохожие уступали дорогу этому здоровенному детине, явно разбойничьего облика.

Миновав рынок у Барабанной башни, Ма Жун очутился в бедняцких кварталах. Ряды низеньких домов-развалюх ютились здесь по обеим сторонам улицы. Тут и там уличные торговцы стояли под чадившими масляными светильниками. Они продавали дешевые лепешки и кислое мутное вино.

По мере приближения к Северной улице город становился более оживленным. Люди в странных иноземных нарядах толпились в винных лавках и что-то горланили на чужих и диких наречиях. Они почти не замечали Ма Жуна; видно было, что такие молодцы здесь не в диковинку.

Завернув за угол, сыщик увидел ряд домов, ярко освещенных цветными фонариками из промасленной бумаги. Он услышал, как кто-то перебирает струны варварской лютни, а вслед за этим тишину нарушили визгливые звуки флейты.

Внезапно тощий человек в рваном платье выступил из тени. Он сказал на ломаном китайском:

— Господин хотеть уйгурскую принцессу?

Ма Жун остановился и осмотрел незнакомца с головы до ног. Тот в ответ заискивающе улыбнулся, показав при этом сломанный зуб.

— Если бы я разбил твою морду в кровь, — ядовито процедил Ма Жун, — ты бы все равно не стал большим уродом, чем ты уже есть! Давай отведи меня в местечко повеселей. Да чтоб не дорого, понял?

Говоря эти слова, Ма Жун развернул сводника и пнул его под зад.

— Конечна, вже конечна, господин, — залепетал чужеземец и повел Ма Жуна в какой-то закоулок.

С двух сторон стояли одноэтажные дома. Некогда их фасады были богато украшены лепниной, но ветер и дождь смыли с нее позолоту, и никто не позаботился обновить ее.

Рваные засаленные занавески висели в дверных проходах. Из-за ширм густо накрашенные девицы на дикой смеси китайского и чужеземных наречий зазывали к себе мужчин.

Провожатый завел Ма Жуна в дом, который выглядел слегка лучше, чем прочие. Два больших бумажных фонаря освещали вход.

— Вот мы вже и приходить, господин, — сказал сводник. — Тут все уйгурские принцессы, каждая.

И добавил какую-то сальность, а затем протянул грязную ладонь за вознаграждением.

Ма Жун схватил сводника за горло и несколько раз ударил затылком о покосившуюся дверь.

— Это — вместо барабана, возвещающего о моем прибытии! — сказал он. — Вознаграждение получишь от своей хозяйки и не пытайся заработать дважды, ублюдок!

Дверь открылась, на пороге появился обнаженный верзила с выбритым наголо черепом. Он подозрительно воззрился своим единственным глазом на Ма Жуна; на месте другого глаза у верзилы был отвратительный багровый рубец.

— Этот пес, — злобно прорычал Ма Жун, — хочет получить с меня чаевые, которых он не заработал.

Верзила повернулся к своднику и заорал:

— Убирайся! Деньги получишь позже!

Затем он мрачно буркнул Ма Жуну:

— Заходи, путник!

В комнате царил отвратительный запах подгоревшего бараньего сала и стоял удушливый чад. Посреди земляного пола возвышалась огромная чугунная жаровня с тлеющими углями, вокруг которой на низеньких деревянных скамеечках сидело с полдюжины людей; они жарили куски сала, насаженные на медные спицы. Мужчин было трое, они разоблачились до пояса, оставшись в одних мешковатых шароварах. Цветной бумажный фонарик слабо освещал их потные лица. Женщины были одеты в широкие муслиновые юбки, красного или зеленого цвета, и коротенькие безрукавки, их волосы были убраны в тугие косы, переплетенные красными шелковыми нитями. Безрукавки они не застегивали, оставляя нагими груди.