Я была всего в пяти милях от Чан-Чана и с трудом передвигала ноги по беспощадно спаленной солнцем сухой полоске песка, когда набрела на остатки тропы инков. Хотя от некогда высоких стен почти ничего не осталось, сама тропа была хорошо видна. Шириной в тридцать футов, она тянулась прямой линией до горизонта, как доисторическое шоссе. В конце тропы было море.

Уанчако – крошечная точка на северном побережье Перу. Симпатичный городок – пляжи с белым песком, пена прибоя, загорелые до черноты рыбаки, и лодочки из камыша-тоторы. Они были почти точной копией древних суденышек с орнаментом моче, датирующихся 600 годом нашей эры. У них были изящный конусообразный нос и усеченная корма. Рыбаки называли их кабайитос – маленькие лошадки, – ведь именно на лошадок они были похожи, когда скакали по набегающим волнам. В легенде говорится, что кабайитос – потомки лодки из пробковой древесины, которая привезла основателя династии чиму Такаюнаму к перуанским берегам.

Я приехала в Уанчако, чтобы узнать о старинных лодках от рыбаков, которые до сих пор плавали на них. Я также надеялась (втайне), что мне удастся построить собственную маленькую кабайито и научиться ею управлять.

Эльвира была владелицей хостела в Уанчако, который носил вполне соответствующее название «Кабайитос де Тортора». Энергии у нее было через край, как у щенка лабрадора, и обаяния не меньше. Узнав о цели моего прибытия в город, она тут же свела меня с рыбаком по имени Бусо. Он был патриархом пляжа Уанчако. Я застала его за починкой сетей, в окружении четверых из восьми сыновей. У Бусо была мускулистая грудь, он носил очки и был очень силен, хоть и не обладал скульптурными изгибами и резными рельефами, как у культуристов. Я легко могла представить, как он заходит ко мне на кухню, берет холодильник и уносит его, посвистывая себе под нос.

Рыбаки собрались вокруг нас, почтительно прислушиваясь к разговору. Я знала, что, если Бусо откажется работать со мной, можно собирать вещи и отправляться домой. Я поведала ему о своей мечте построить лодку и рассекать на ней волны.

Он молча выслушал меня и покачал головой.

– Женщины, – ответил он, – не выходят в море.

Я попыталась заставить его передумать, подключив все свое обаяние и харизму, но потерпела полный крах и тогда втихую предложила денег. Бусо пощелкал языком, глядя на океан, и, наконец, сказал, что можно сделать и исключение.

Он ушел со стопкой банкнот в руке. Очевидно, в обязанности рыбака-патриарха входило не только знание капризов океанских волн.

Я занималась греблей и даже сплавлялась на каяке, будучи студенткой колледжа. Кабайитос на первый взгляд выглядели неустойчиво, но принцип управления вряд ли сильно отличался. Я залезла в углубление в корме и взяла весло – расщепленную бамбуковую палку со срезанными перегородками. Я направила лодку в прибой, в восторге от того, как она качается на гребнях волн. Все шло хорошо, пока я не развернулась, чтобы оседлать первую волну по пути к берегу. Длинный корпус делал движение вниз по вспененному гребню почти нереальным. При малейшей возможности мой морской конек поворачивался на девяносто градусов и катился как бревно. Бамбуковое весло лишь замедляло неизбежный исход, натирая мои нежные ладони. Несколько неудачных попыток – и появился Бусо; он медленно плыл по ледяной воде. Перепрыгнув в мою лодку, он отобрал весло и сказал, что я сижу в углублении, куда обычно сваливают пойманную рыбу.

В умелых руках Бусо лодка рассекала океанские волны, как скальпель хирурга. Он вывел ее дальше от берега к большим волнам, затем прыгнул через борт и указал мне направление к берегу, по-отечески улыбнувшись.

Я поймала последнюю волну, благополучно вынесшую меня на берег. Бусо вышел из воды; он дрожал. Подхватив лодку весом двести пятьдесят фунтов, он взвалил ее на плечо и ушел.

Я взяла весло и побежала следом.

– Завтра, – сказал он, сдавленно дыша под весом кабайито, – мы построим твою лодку.

Наутро мы с Бусо и его сыном Карлосом отправились за тростником. Мы шли над отметкой прилива, где песчаная кромка резко обрывалась, превращаясь в ряд глубоких, вырытых вручную ям – каждая размером с плавательный бассейн. В них росли мясистые зеленые стебли камыша-тоторы. В каждой яме — поса – произрастало достаточно камыша, чтобы в год построить пять кабайито. Это было неплохо, ведь в среднем лодка имеет срок жизни лишь несколько месяцев, прежде чем ежедневная борьба с океаном возьмет свое.

Бусо вручил мне косу, и я с опаской ступила в густую болотную жижу. Стебли нужно было срезать под углом не выше двух дюймов над уровнем воды, оставляя позади зловещие острые колья, точь-в-точь как в ямах-ловушках времен войны с Вьетнамом. Я шла вперед, стоя по колено в грязи, срезая тростник и сваливая его в кучу. Что-то скользнуло по моей ноге.

– Здесь кто-нибудь водится? – спросила я Карлоса, с трудом делая вид, что меня это не очень-то и волнует.

– Крабы, – ответил он. – Ну и змеи бывают.

– Какие змеи?

Он кивнул подбородком в сторону океана, не прекращая работы.

– Морские. Их приносит приливом.

Морские змеи – самые ядовитые в мире. Я поджала пальцы ног и продолжила срезать тростник.

Накосив три больших снопа, мы перенесли их на песок и разложили на солнце. Обычно процесс сушки занимал две недели; сочные зеленые стебли твердели и постепенно обретали цвет спелого маиса. Но Бусо явно не хотел, чтобы мы так долго путались у него под ногами, и сразу отвел нас к куче уже подсохшего камыша чуть дальше. Мы собрали и почистили стебли, а затем отнесли их обратно на узкую улочку, где стоял дом Бусо.

За входной дверью был не дом, а кроличий садок: два этажа крошечных клетушек и огромная кухня, способная накормить целую армию. Собственно, так и было: семеро из десяти детей Бусо по-прежнему жили под его крышей. Все сыновья, кроме двоих, стали рыбаками, а две дочери вышли замуж за рыбаков. У кого-то была уже своя семья; кроме этого, в доме жили несколько сирот, которых Бусо подобрал на пляже, точно доски, выброшенные на берег. Он шепотом считал: «Двенадцать, четырнадцать, восемнадцать, двадцать три,» Всего двадцать пять ртов, которые нужно было ежедневно кормить. Чтобы свести концы с концами, он держал маленький огородик чуть дальше от берега и свинью в кирпичном загоне рядом с кухней.

Вышла его жена – теплая, кругленькая, молчаливая и все успевающая.

– Королева Уанчако, – нежно говорил он о ней. Ее глаза при этом исчезали в складках улыбки.

Карлос сунул два пальца в рыбьи глазницы и помахал тушкой перед носом четырехмесячного малыша, сидевшего в детской коляске.

– Учите следующее поколение рыбачить? – спросила я.

– Нет, нет, – ответил он, поспешно бросив рыбину в кучу. – Это же девочка.

В гостиной висела одна черно-белая фотография – маленький мальчик в миниатюрной тростниковой лодке.

– Вы рано начали, – заметила я, узнав в четырехлетнем рыбаке Бусо – те же широкие скулы, та же улыбка. Тот кивнул.