Проходит день, и снова команда поднимается против Фельдмана с Березовским. Снова предоставим слово Фельдману. «Команда в массе своей была еще политически неопытна и кондуктора искусно играли на ее предрассудках. Когда кто-нибудь из членов “тройки” (Матюшенко, Фельдман, Березовский. — В.Ш.) брал слово, они кричали; “Долой вольных!”» Разумеется, потом Фельдман пишет, как своими пламенными речами он пробудил любовь матросов к себе, но в это как-то не очень верится.

Судовая комиссия целыми днями заседает в адмиральском салоне. Заметим, что из адмиральского салона был сразу же выброшен за борт портрет Николая II, но портрет князя Потемкина при этом остался на своем месте. Очевидно, ничего плохого в деятельности светлейшего революционеры для себя не усмотрели.

Любопытную версию относительно времени появления на борту «Потемкина» Фельдмана и Березовского высказал военно-морской историк Б. Никольский: «Информацию о событиях в Одессе на “Потемкин” принес все тот же миноносец № 267, доставивший на корабль злополучное мясо. По воспоминаниям бывшего матроса 2-й статьи броненосца Царева А.Ф., этим же рейсом миноносца на броненосец прибыли двое рабочих портовых мастерских, затребованные накануне для ремонта рулевых механизмов корабля. В мятежной свалке, начавшейся в обеденное время, когда среди погибших офицеров был и младший штурман Ливенцев, в заведовании которого находились рулевые механизмы, требующие ремонта, о рабочих никто не вспомнил до прибытия броненосца на рейд Одессы. По моей версии, под видом одного из рабочих на броненосце в момент мятежа находился молодой одессит Константин Фельдман, вторым — Абрам Березовский. Оба они были уполномочены одесскими заговорщиками для активизации повстанческого процесса на броненосце. Об этом свидетельствуют материалы следствия и воспоминания потемкинцев. В момент выхода броненосца из Севастополя, на его борту кроме членов команды находились 30 рабочих и специалистов по артиллерийским системам. Вполне допускаю, что среди них могли быть и эмиссары от одесского повстанческого комитета. Сам Фельдман это категорически отрицал, неоднократно утверждая, что он был на борту броненосца только при переходе корабля в Феодосию, уже после всех мятежных происшествий на рейде Тендры. Остается предположить, что Фельдман и Березовский находились на борту броненосца в качестве эмиссаров от Одесского комитета — все того же, от имени которого интервью журналисту Орлицкому давал Сергей Самуилович Цукерберг. По крайней мере, свою принадлежность к меньшевистской фракции РСДРП Фельдман не отрицал в ходе следствия. Как-то проявить себя во время кровавой и жестокой мятежной свалки на рейде Тендры наши “студенты” не решились. И это вполне понятно, страшен и непредсказуем русский бунт! Но присутствие Фельдмана и Березовского на борту броненосца и их прямые контакты с руководителями мятежа, о которых они неоднократно вспоминали впоследствии, вполне могли способствовать принятию мятежниками решения на переход броненосца с рейда Тендры на рейд Одессы — на помощь восставшей Одессе! Удивляться здесь нечему, если ленинский ЦК нашел возможным послать своего представителя на восставший броненосец из Швейцарии, то было бы даже странным, если бы своего представителя на корабль, “беременный” мятежом, не направили предприимчивые одесситы».

Интересно, что в своей книге Фельдман проговаривается о планах создания все той же Южнорусской республики под эгидой Бунда, т.е. о фактическом расчленении России. Он пишет: «Занятый агитацией на корабле, я не присутствовал на совещании потемкинской комиссии с приехавшими на корабль уполномоченными всех одесских социал-демократических организаций (большевики, меньшевики, Бунд). Когда я вошел в адмиральскую, где происходило заседание, оно уже заканчивалось. Товарищи Афанасий и Наташа энергично призывали матросов захватить город. Наташа — пламенная большевичка Дальника — предложила следующий план. Броненосец высадит немедленно десант. Под его охраной тысячи рабочих, ожидавших матросов в порту, построятся в колонны и понесут тело Вакуленчука на кладбище через весь город. По дороге рабочие и матросы начнут братание с войсками. Соединенными усилиями они захватят правительственные учреждения, арестуют одесские власти и провозгласят Южнорусскую республику». Комиссия ответила отказом. «Количество матросов на корабле, — говорили члены комиссии, — строго соответствует его нуждам. Кроме того, в десант должны войти самые сознательные боевые матросы. Это неизбежно вызовет упадок духа команды, а может быть, и потерю броненосца».

Заметим, что за десант высказываются только понаехавшие на корабль революционеры всех толков. Из команды их поддерживает только один Матюшенко, все же остальные члены судовой комиссии против. Местные революционеры требовали от Матюшенко высадить в город десант 300—400 человек. Матюшенко поначалу был за десант, но потом резко поменял свое мнение и выступил против, ссылаясь на то, что на корабле должна была быть полная команда. Разумеется, слова Матюшенко — просто отговорка. Но почему такой деятельный и всегда решительный Матюшенко вдруг отказался от активных действий на берегу, ради которых, собственно, и привел броненосец в Одессу. Причина могла быть здесь только одна — Матюшенко совсем не был уверен в команде «Потемкина», не без оснований полагая, что высаженный на берег десант сразу же разбежится в разные стороны и сдастся властям, после чего уже сдаваться придется и самому кораблю. Количество преданных ему людей не превышало нескольких десятков, и, если на корабле этим количеством сторонников еще как-то можно было контролировать ситуацию, то в случае организации десанта это было уже невозможно.

Любопытно и то, что во время обсуждения, высаживать десант или нет, в адмиральский салон вошел представитель команды, который заявил, что команда категорически выступает против присутствия «вольных» на корабле и требует их удаления. Несолоно хлебавши, всей революционной братии пришлось убраться восвояси. Матюшенко удалось отстоять лишь двух, тех, кто изначально и был определен на восставший броненосец устроителями Южнорусской республики, — Фельдмана и Березовского.

Далее Фельдман с горечью отмечает. «Мы убеждали матросов сойти на берег и примкнуть к восставшему народу, но матросы отказывались покинуть корабль и сойти на берег, чтобы вместе с рабочими захватить город, повелеваясь своему сознанию». Матросы не поддались и уговорам Фельдмана стрелять но городу, а кроме этого, воспротивились и поднятию красного флага на «Потемкине».

В своих воспоминаниях Фельдман, как только может, открещивается от своего эсеровско-бундовского прошлого, выдавая себя даже не просто за социал-демократа, а за самого правоверного большевика. Он поносит свих однопартийцев эсеров. Особенно смешна сцена, когда эсер Шестидесятый грозит утопить прибывшего на лодке представителя эсеров, заявляя, что он большевик. Если бы история сложилась так, что к власти в России пришли эсеры, книга Фельдмана, думается, выглядела бы по-иному, в ней герои эсеры изгоняли бы незадачливых большевиков.

Судовая комиссия «Потемкина» вынесла решение никого больше не допускать на корабль. В результате не смогли попасть на него член Одесского большевистского комитета Хрусталев и известный революционер-большевик Губельман (Ярославский). Они тоже торопились на броненосец, чтобы возглавить мятеж, но их опередили более предприимчивые. Фельдман оказался шустрее Губельмана. Лодку же, в которой плыл Губельман-Ярославский, обстреляли с «Потемкина» из винтовок—таким образом Фельдман с Березовским боролись с конкурентами. Не испытывая более судьбу, будущий главный атеист СССР повернул восвояси.