Тут Лазарева влепила мне пощечину. После лицемерно извинилась — не передо мной, перед следователем, капитаном ГБ! А тот ответил:

— Товарищ Лазарева, ну зачем вам лично руки об эту (грязная брань) марать? Прикажите — и мы сами.

Я хотела в нее плюнуть — но плевок не долетел. В ответ Лазарева опрокинула меня на пол, очень болезненным толчком в грудь. Следователь нажал кнопку, в кабинет влетели двое мордоворотов.

— Эту в карцер! За нападение на офицера ГБ.

Так Лазарева не только коммунистка, о чем я знала, но и офицер ГБ, опричница, сталинский палач? Сволочь, ненавижу, жаль что ты гестаповцам не попалась!

— Ори, ори, мне на тебя… До новодворской тебе все равно далеко!

Когда меня вытаскивали из кабинета, я успела еще услышать, как следователь спросил у Лазаревой:

— А кто это такая, Новодворская? Если не секрет.

Я тоже не слышала этой фамилии. Наверное, русская патриотка, как я, судя по словам Лазаревой, сделавшая больше меня в святой борьбе с большевистским строем, и сгинувшая в застенках НКВД?

Неделя допросов — и что, уже приговор? А где же суд, обвинение, защита? Вместо этого — мне суют бумажку, решение военного трибунала? Меня, к высшей мере, за что?! Всего лишь за инакомыслие — а тех, приговоренных, в комендатуре все равно бы расстреляли, при чем тут я? Сталинские опричники, звери, кровавая гебня! Мало я вас убивала, мало, мало, мало!!

Лазарева усмехается. И итальянка при ней, как цепная овчарка. Следователь, после кивка Лазаревой, оглашает:

— Советское правосудие гуманно даже к преступникам. И предлагает вам, гражданка Пирожкова, добровольную замену высшей меры социальной защиты на двадцать пять лет заключения, с условием отбытия части срока на опасных работах или научных экспериментах. Здесь подпишите — или нет, вам выбирать.

Конечно подпишу! Двадцать пять лет, это не так много. Опасные работы и эксперименты — так я очень постараюсь выжить. Чтобы после пройти по своему Пскову в обновленной России, свободной от коммунизма. Увидеть над Кремлем царского двуглавого орла. И взглянуть на казнь и позор тех, кто сейчас обрекает меня на муки. Нет, одного морального осуждения для них будет мало — ведь они станут наслаждаться жизнью в свои лучшие годы, пусть же ответят за все! А я буду свидетелем на процессе, где вынесут приговор уже им. И может быть тогда, году в 1969, я буду еще не совсем стара и уродлива, и встречу своего избранного, борца за счастье русского народа? Точно, встречу — ведь тогда придет срок выходить на свободу тем, кто осужден сейчас!

А если ничего этого не будет — тогда и не надо жить![21]

Анна Лазарева. Северодвинск, 30 августа 1944.

Вот мразь! С ней пообщавшись, хочется вымыться. В голове не укладывается, как можно быть такой… слов нет, одни лишь ругательные, из боцманского загиба. Наташка, которая роль играла, после едва не плакала:

— Ань, ты не подумай, что я такая! Ты сказала — вот я и старалась.

— Дуреха ты, Наташ, а подумай как я еще худшую роль в оккупированном Минске, целых полгода, а не четыре дня, играла? Главное, чтобы эта маска к тебе не приросла!

Вот только такие твари — мне даже там не встречались! Предатели, с которыми было все ясно — как псы, что служат за кусок с хозяйского стола. А эта — ведь не за что ей конкретно быть обиженной на Советскую Власть — не голодала, не страдала, в семье достаток был (кто знает, что такое питерская коммуналка, тот просто не поймет, как это, в собственном доме жить, а затем в пятикомнатной квартире, и быть чем-то недовольным?). Папаша получал очень неплохо, по советским меркам, и даже брат Илья, что с Юденичем ушел, как выяснилось, не в бою с Красной Армией погиб, а добежал после до Латвии, жил в имении у каких-то знакомых, в пьянстве и депрессии застрелился. И из отдельного дома в квартиру всю их семейку выгнал не красный комиссар, а священник, прежний этого дома хозяин, который еще в 1917 сбежал, а через девять лет вернулся и предъявил права на свою собственность. Но жила она до сорок первого — даже лучше чем я! Ах, свободы ей захотелось? Под которой она понимала — живу как хочу, как свободная личность, и мне за одно это должны особые условия обеспечить. И это святое право не всех людей, а одной лишь интеллегенции. Непременный признак которой, это оппозиция к любой власти — однако же эта самая власть обязана за это интеллегенцию кормить и содержать. Наверное, именно за это русскую интеллегенцию и называли «гнилью» и «говном» и русский Император Александр Третий, и Владимир Ильич.

— Немцам служить, врагам, оккупантам — это тоже свобода?

— Да, свобода! Если хотите, чтобы лучшие люди нации вам служили — так создайте условия, чтобы нас устраивали!

— Это вы что ли лучшие? — удивляюсь я — вот у меня на счету полсотни убитых фрицев, и это лишь те, что точно сдохли. Еще наверное, штук двадцать сдохших вероятно, могут и раненые быть. А что ты сделала для столь любимого тобой на словах русского народа, в это тяжелое время?

А она орет, что для русского народа было бы лучше приобщиться к европейской цивилизации. Пусть даже завоеванными — но поскольку Европа это свобода, то был шанс что все изменится к лучшему. И вообще, эксцессы и жестокость немцев, это большей частью ответ на фанатизм таких как я — а так, немцы высококультурная нация. И она, Вера Пирожкова, старалась, чтобы между нашими народами пришло взаимопонимание. И была бы свободная, демократическая Россия, где «всем достойным людям было бы хорошо».

Она что, за восстановление монархии? Нет — оказывается, решать все должна интеллегенция! Но не править сама, а именно указывать исполнительной власти, которая и должна все осуществлять (и отвечать). А какая это власть, без разницы, хоть царь, хоть республика, хоть иноземная оккупация — главное, чтобы слушали «образованных людей»!

Да, по ее мнению, и свобода, это лишь для «образованных». Ну а прочие должны работать и молчать. Поскольку свобода им незачем, ну что они, бескультурные, будут с ней делать? Нет, можно конечно из них отбирать отдельные талантливые экземпляры — но вообще, высшее образование должно быть прежде всего для тех, кто «из достойной семьи», поскольку именно они имеют должный уровень культуры. А не всякие прочие — поскольку образованное быдло все равно останется быдлом, а не интеллегентом.

— Выбирай выражения, тварь!

— Интеллегент всегда свободен. Не внешне, так внутренне. А вы все — рабы. Вы делаете то, что вам укажут, служите там, куда пошлют, верите в то, во что вам дозволено верить. Когда придет свобода, вы все ответите за ваши преступления, против свободных людей! Сталинский режим должен рухнуть! Если у русского народа не хватит сил самому сбросить это ярмо, он должен принять помощь западных демократий! Пусть будут свободные всеобщие выборы под надзором английских и американских представителей, и войск — с предварительным изъятием коммунистов, а так же всех зараженных тоталитарным мышлением! Или же оккупация, с принудительным наведением порядка! Все виновные в преступлениях против свободы и демократии, должны быть наказаны. А все пострадавшие — должны получить компенсацию. И это все будет, скоро — потому что мировая общественность не потерпит существования страны, столь нагло попирающей основные права человека!