— Как где?.. У меня под боком. — И усмехнулась: — Георгий ночами никуда не выходит. Физически мужик здоровый, но храбростью не блещет. Днем и то людей боится.

— Анна Ивановна, — не вытерпел Сергей, — а ведь Макарыч по ночам карасиков в пруду браконьерит.

— Бросьте чепуху молоть! — зло огрызнулась Клепикова. — Уж если в Караульном и есть браконьер, так это Манаев. Вернитесь памятью назад да подсчитайте, сколько Иван Данилович истребил всякой дичи…

Сергей хотел что-то возразить, но, перехватив взгляд Антона, мигом закруглился:

— Назад возвращаться нечего — мы там уже были.

Дальнейший разговор с Клепиковой превратился в пустое занятие. Анна Ивановна на все вопросы стала отвечать по принципу: моя хата с краю — ничего не знаю. Не удалось ей отречься лишь от «письма доярок» и от анонимки, подписанной «очевидцами». Ознакомившись с заключением экспертизы, Клепикова призналась, что действительно написала эти бумаги, но угрызений совести не чувствует. Пожаловаться в газету, дескать, ее попросили обиженные плохими заработками доярки. А то, что Восьмого марта председатель обнимал секретаря-машинистку Люду, не вымысел, а чистая правда. По ее мнению, председателю колхоза нельзя шутить с подчиненными молодыми женщинами, так как такие шутки могут перерасти в семейную драму, скажем, для той же самой Люды.

Сразу после разговора с Анной Ивановной Антон Бирюков вызвал в контору Манаева и бригадира Клепикова.

Иван Данилович пришел в приличном выходном костюме с таким количеством наградных планок, какое в мирное время можно увидеть не у всякого генерала. Был он не то с глубокого похмелья, не то в депрессии. Часто морщился, без нужды поправлял расстегнутый ворот белой рубахи. По признанию Манаева, его основная вина заключалась в том, что слишком много доверял главному бухгалтеру и, утверждая наряды на выполненные работы, «подмахивал» их, не вникая в содержание.

— Я и требования на получение материалов со склада, бывало, подписывал не читая, пока Сергей Игнатьич меня не проучил… — Манаев с виноватой усмешкой глянул на Сергея. — Вот он, здесь, не даст соврать. Позапрошлой зимой, когда еще был главным инженером, приходит ко мне с требованием: «Иван Данилыч, морозы трескучие начались, тормозная система у техники застывает. На колхозном складе есть технический спирт. Выпиши для гаража три литра, чтобы тормоза надежно работали». — «Ты, — говорю, — непьющий, для машин литровки хватит». И влепил резолюцию кладовщику: «Отпустить один литр». Сергей Игнатьич, помню, расхохотался: «Данилыч, прочитай, чего подмахнул!» Вперился я глазами в требование, а там в графе «Назначение» главным инженером написано: «Для втирания очков председателю колхоза»… — Иван Данилович обратился к Сергею: — Так ведь, проказник, ты утер мне нос?..

Сергей, сдерживая улыбку, торопливо кивнул.

— Теперь скрывать нечего, — продолжил Манаев, — водился за мной такой грех. И с ремонтом Дома культуры проявил доверчивую беспечность. Замысел был хорош, да окончился плохо. Вода в карауленских колодцах стала пропадать. Решили сделать по селу водоразборные колонки, но где взять для водопровода трубы?.. Договорился я в Новосибирске на одном из заводов за пятнадцать тысяч наличными — хоть полный вагон этих труб. Посоветовался с Пупыниным. Он говорит, чего, мол, пустое спрашивать. Неужели при миллионном обороте пятнадцать тысяч не найдешь?.. Словом, дал намек. Вот я и «нашел» на ремонте Дома культуры. Надо было с наличностью немедля ехать в Новосибирск забирать трубы, да Водорьяпов заартачился. Дескать, за такое посредничество можно в тюрьму угодить. Пока я искал другого посредника, трубы перехватили. А куда мне наличные деньги девать?.. Опять приехал к Пупынину. Михаил Михалыч всыпал мне перца за неразворотливость и семь тысяч из наличности забрал на ремонт своего кабинета, то ли всей конторы агропрома. Мол, в колхозе эти деньги уже списаны.

— Прямо наличными отдали? — спросил Бирюков.

— Я не ватой набитый, да и Пупынин — не дурак. Приехал от него в Караульное представитель дикой бригады и через нашу кассу под роспись в ведомости забрал деньги, будто шабашники Дом культуры ремонтировали.

— Остальные тысячи куда ушли?

— Деньги, они ж как вода. Туда — сюда и нету. За электромотор для зерносушилки, кажется, тысячи три отдали. Много на монтаж летней дойки потратили. Проще говоря, теперь трудно вспомнить, но если в старых документах порыться, там можно найти, кому и сколько заплатили… — Манаев задумался. — Пупынин теперь делает вид, что знать ничего не знает. Вчера ездил к нему, да что толку. Не могу понять, отчего Михаил Михалыч столь круто изменился?..

— Оттого, что время изменилось, — сказал Антон и заговорил о Водорьяпове.

Иван Данилыч еще больше потускнел, стал отвечать на вопросы неопределенно. Особенно расстроило Манаева утверждение Анны Ивановнах о том, что Клепиковы подвезли его в своей «Ниве» от склада до дому. После безуспешных попыток увильнуть от ответа он повздыхал и вроде бы с неохотой стал рассказывать. Доехал он от пасеки верхом до склада и решил передохнуть. Оказывается, в желтом бидончике Иван Данилович вез не мед, а медовуху. Присев за складом на лужайке, отхлебнул из бидончика и так затяжелел, что не смог взобраться на коня. Стреножив мерина, оставил его под седлом пастись возле склада. Сам же, пока совсем не подвели ноги, заторопился домой. Тут и подвернулись на машине Клепиковы.

Ситуация выглядела вроде бы правдоподобной. Грузному Ивану Даниловичу даже в трезвом состоянии было нелегко взобраться в седло. После медовухи — тем более. Однако Бирюков этому не поверил. По дальнейшим словам Манаева выходило, что, отлежавшись дома, он вовремя вышел на дежурство. Затем ночью отлучался из сторожки, чтобы проверить в пруду поставленную на карасей мордушку, и до самого утра забыл о нерасседланном коне. Такой забывчивости не мог допустить самый безалаберный крестьянин. Скорее всего здесь было одно из двух: или Манаев кому-то передал коня, или ночью ездил на нем сам. Настораживало и упорное отрицание Иваном Даниловичем показаний Кузьмы Широнина. Кузьма утверждал, что в ночь убийства кто-то приезжал к манаевскому дому верхом на лошади и якобы даже завел лошадь во двор.

Так толком ничего и не добившись, Бирюков отправил Манаева подумать в кабинет к участковому Ягодину и пригласил на допрос бригадира Клепикова.

Георгий Макарович, едва зашел с ним разговор, прикинулся настолько непонятливым, что Антону пришлось почти каждый вопрос повторять дважды. О ремонте Дома культуры Клепиков ничего не знал. Делал там, что заставляли, но что именно — теперь уже и не помнил. Денег за ремонтную работу ни копейки не получал. Этим занимается жена. Анна Ивановна даже основную зарплату и премиальные по итогам года всегда за него получает. Не мог он вспомнить и того, откуда с ними ехал в «Ниве» Иван Данилович Манаев: то ли прямо от пасеки сел в машину, то ли по дороге его подвезли.

— Ну а лошадь-то где он оставил? — спросил Бирюков.

Георгий Макарович уставился в пол: