рады в других научных дисциплинах. Орегонский научно-исследовательский стал практическим расширением этой корзины. Одно из первых заданий пришло от строительной компании, располагавшейся в Юджине, которую наняли, чтобы помочь в строительстве пары дерзких небоскребов в Нижнем Манхэттене. Их потом назовут Всемирным торговым центром. Башни-близнецы должны быть высотой в 110 этажей и построены из легких стальных конструкций.

Архитектор Минору Ямасаки боялся высоты и никогда не создавал зданий выше чем двадцать восемь этажей. Собственник – Портовое управление Нью-Йорка – планировал взимать более высокие ставки арендной платы за верхние этажи; инженеру, Лесу Робертсону, надлежало добиться, чтобы обитатели верхних этажей не чувствовали колебаний от порывов ветра. Понимая, что это скорее не техническая проблема, а психологическая, – как сильно должно сдвинуться здание, чтобы это почувствовал человек, сидящий за столом на девяносто девятом этаже? – Робертсон обратился к Полу Гоффману в Орегонский научно-исследовательский институт.

Хоффман арендовал другое здание в соседнем районе Юджина и построил внутри него комнату, двигающуюся на гидравлических роликах, которые использовали, чтобы закатывать бревна на орегонских лесопилках. Нажав кнопку, можно было заставить всю комнату тихо двигаться вперед и назад, словно вершина небоскреба при ветре. Все устроили втайне. Портовое управление не хотело пугать будущих жильцов, а Хоффман беспокоился о другом: если участники эксперимента узнают, что находятся в движущейся комнате, то станут более чувствительны к восприятию движения.

«Комнату построили, – вспоминает Пол Словик, – и возникла проблема: под каким предлогом привести туда людей?» Тогда Хоффман повесил объявление, что Орегонский центр зрения предлагает бесплатное обследование глаз для всех желающих. (Он нашел студента на кафедре психологии в Орегонском университете, который также оказался дипломированным оптометристом.)

Пока студент проводил обследования глаз, Хоффман включал гидравлические ролики и двигал комнату туда-сюда. Психологи вскоре обнаружили, что люди в комнате почувствовали, что с этим местом что-то не так, гораздо быстрее, чем кто-либо, включая архитекторов Всемирного торгового центра, мог себе представить. «Какая-то странная комната, – сказал один из участников эксперимента. – Или мне просто не по себе без очков?.. Очень странно». У студента, проверявшего зрение, к вечеру появились симптомы морской болезни[23].

Узнав о результатах Хоффмана, инженер Всемирного торгового центра, архитектор и представители Портового управления Нью-Йорка полетели в Юджин, чтобы испытать качающуюся комнату на себе. Впечатления были невероятными. Позже Робертсон вспоминал о своей реакции в New York Times: «Миллиард долларов вылетел в трубу». Потом он вернулся на Манхэттен и построил свою собственную качающуюся комнату, где повторил выводы Хоффмана.

В конце концов для придания зданиям жесткости он разработал и установил в каждом из них одиннадцать тысяч металлических амортизаторов. Дополнительные стальные конструкции позволили зданиям простоять достаточно долго, когда в них врезались авиалайнеры, подарив четырнадцати тысячам человек лишний шанс спастись до того, как небоскребы рухнули.

Для Орегонского научно-исследовательского института «дело» качающейся комнаты было непоказательным. Многие из психологов, которые пришли сюда, разделяли увлеченность Пола Хоффмана человеческими суждениями. Их также объединял необычный интерес к книге Пола Мила «Клинический прогноз против статистического» – о неспособности психологов превзойти алгоритмы при диагностике или предсказании поведения пациентов. Это была та самая книга, которую Дэнни Канеман прочитал в середине 1950-х, прежде чем заменил человеческую оценку израильских солдат на алгоритм, пусть и сырой.

Мил сам был клиническим психологом и продолжал настаивать, что у подобных ему психологов, конечно же, много глубоких озарений, которые не могут быть охвачены с помощью алгоритма. Однако в начале 1960-х годов появилась солидная кипа исследований, которые поддержали изначальный скептицизм Мила по поводу человеческих суждений[24].

Если человеческие суждения хуже даже простых моделей, то перед нами серьезная проблема: большинство сфер, где требуются экспертные суждения, не столь богаты данными или сторонниками данных, как психология. Большинству направлений человеческой деятельности не хватает данных для построения алгоритмов, которые могли бы заменить человеческое суждение. Люди часто вынуждены полагаться на мнение эксперта: врача, судьи, инвестиционного консультанта, государственного чиновника, должностного лица, руководителя киностудии, бейсбольного скаута, менеджера по персоналу и всех остальных, кто решает судьбы мира.

Хоффман и психологи, присоединившиеся к его институту, надеялись точно выяснить, что делают специалисты, когда выносят решения. «У нас не было особого видения, – утверждал Пол Словик. – Мы просто почувствовали, что это важно: как люди берут информацию и, неким образом ее обработав, приходят к мнениям и решениям».

Интересно, что они не собирались изучать, насколько плохо сработали специалисты, когда вынуждены были конкурировать с алгоритмом. Вместо этого психологи института решили создать модель того, что делают эксперты, когда формируют свои суждения. Как выразился Лью Голдберг, приехавший в 1960 году в Юджин из Стэнфордского университета, «чтобы определить, когда человеческое суждение имеет больше шансов ошибиться». Если бы удалось выяснить, где именно экспертные оценки допускали сбой, удалось бы закрыть разрыв между экспертом и алгоритмом. «Я думал, что, если мы поймем, как люди дают оценки и принимают решения, мы сумеем улучшить и то и другое, – говорит Словик. – Мы могли бы научить людей делать лучшие прогнозы и принимать лучшие решения. Такое у нас было чувство, хотя и несколько расплывчатое».

В 1960 году Хоффман опубликовал статью, где задался целью проанализировать, как специалисты делают выводы. Конечно, можно просто расспросить самих экспертов, но это был бы очень субъективный подход. Люди часто говорят, что они делают одно, когда на самом деле делают совершенно другое. Лучшим способом понять мышление экспертов, по мнению Хоффмана, было учесть различные параметры, которые они используют для принятия решений (он называл их «сигналами»), и определить весомость каждого такого параметра.

Например, если вы хотите узнать, как приемная комиссия Йеля решает, кто поступит в университет, вы просите список сведений о кандидатах, которые учитываются при принятии решения. Средний балл, спортивные достижения, связи с бывшими выпускниками, тип высшей школы и так далее. Потом вы наблюдаете, как приемная комиссия принимает решения, кого принимать, а кого нет. Исходя из многих решений комиссии, вы можете выделить процесс, который его члены используют для определения важности характерных черт абитуриентов. Вы можете даже построить модель взаимосвязи этих признаков в сознании членов комиссии, – если, конечно, у вас есть соответствующие математические навыки. (Комиссия могла уделять больше веса спортивным достижениям выпускников из государственных школ, чем, например, выпускников из частных школ.)

Математические навыки у Хоффмана были. «Параморфное представление врачебных решений» – так он назвал свою статью для Psychological Bulletin. Название, конечно, невразумительное, но это только потому, что, по мнению Хоффмана, все ее читатели и так знают, о чем он говорит. Он не питал особых надежд, что статью будут читать за пределами их мирка: что случалось в новом маленьком уголке психологии, как