Стали искать, кому предложить быть главным шкипером в этом невиданном и отчаянном предприятии. И тогда встал благородный Генри Сидней, близкий друг короля Эдуарда, и предложил на эту должность моего доброго Ричарда Ченслора! Он сказал, простирая руки к Ричарду Ченслору, сидящему рядом со мной: "Мы будем жить и отдыхать у себя дома, спокойно проводить время с приятными нам гостями, а он в ту минуту будет нести тяжёлый труд, удерживая в порядке и повиновении моряков, грубых и невежественных смутьянов. Какие заботы будут мучить его? Какие тревоги станут терзать его? Мы не узнаем этого, восседая с бокалами вина у каминов. Сколько жестоких варваров встретится на его пути? Сколько диких зверей? Мы этого, сытые и в тепле, не узнаем. Поэтому призываю вас сочувствовать и любить человека, совершающего для вас чрезмерно тяжёлое и такое нужное дело, и, если судьба позволит ему счастливо исполнить всё и вернуться, то первым долгом будет щедро одарить его дарами светскими и дарами земными".

Так сказал этот благородный молодой дворянин, и я вытер слёзы сочувствия и восторга.

Да, восторга, поскольку после этих слов Ричард Ченслор был немедленно избран главным шкипером экспедиции и капитаном самого большого корабля: "Эдуард Благодетель".

Выйдя из собрания, Ричард Ченслор спросил у меня моего мнения о всём, что я видел и слышал. А я к этой минуте, дерзнув исполниться скрытой решительности, уже сказал себе: "Да!" И сообщил своему другу, что вижу в его предприятии великий и блестящий успех, и прошу его взять меня с собой в плавание в качестве "английского купца Торна". И сообщил также, что среди знакомых моих есть иноземный моряк, московит, которого спасли после бури английские моряки и привезли в Лондон. Есть также в Бристоле один татарин. И эти люди рассказывали, что на востоке от Англии находится Московия, очень богатая страна, раза в два или даже три больше Англии. И что Ричард Ченслор, ежели проявит упорство, с несомненной неизбежностью откроет к этой богатой стране морской путь. И я сообщил ему также, что всё время, отведённое для подготовки эскадры, я употреблю на общение с этим московитом и этим татарином, чтобы по возможности изучить язык московитов. Но делать я это стану в великой тайне, чтобы никто не знал, что рядом с Ричардом Ченслором имеется человек, способный, не подавая вида, разоблачить в Московии злоумышленные совещания против Ричарда Ченслора, едва таковые будут предприняты.

Мой друг, горячо пожав мне руку, одобрил мои рассуждения и пообещал мне место на корабле для моих личных товаров весом в треть тонны.

Со всей страстью я взялся учить язык и в три месяца им вполне овладел.

И вот настал долгожданный день, когда три превосходно оснащённые корабля вышли из Рэтклиффа, пригорода Лондона, и взяли курс к устью Темзы. И было это десятого мая 1553 года».

И тут Ярослава прервали.

– Ой! – воскликнул сидящий среди малышей Брюс.

И, едва лишь лица всех сидящих за столом повернулись к нему, он, покраснев, добавил:

– Получается, сундук в земле двести лет пролежал. Извините.

Мы все заулыбались и кивнули ему. А Ярослав продолжил переводить:

– «Ужасное событие настигло нас третьего августа в полдень. Налетел столь чудовищный шторм, что корабли не в силах были удержаться вместе. И "Благая надежда" и "Благое упование" унесены были волнами. И, когда 24 августа наш корабль "Эдуард Благодетель" нашёл устье огромной реки, он был в одиночестве.

Здесь мы встретили рыбаков-московитов, которые сначала от страха хотели бежать, но когда сам Ричард Ченслор приветствовал их, они отвечали ему с такой добротой и радостью, что напоминали детей. Когда командный толмач финн Калев сообщил рыбакам, кто мы такие, они с радостью отправились сообщить об этом своему воеводе, который сидел в городе, именуемом "Двина"».

– Кто такой толмач? – торопливо спросил Чарли.

– Тарджуман, – машинально ответил я.

– А кто такой тарджуман? – тут же спросила маленькая Ксанфия.

– Человек, который умеет понимать смысл иностранных слов, – сказал я с некоторой задумчивостью, – и рассказывает о них другим людям.

И кивнул Ярославу.

– «И вот прибыл на корабль воевода Феофан Макаров. Он пообещал всячески посодействовать поездке Ричарда Ченслора, имеющего на этот случай королевскую грамоту, в Москву, к их царю Ивану Васильевичу. По указанию воеводы мы отвели корабль в удобное место стоянки, которое они называли Унский залив, и стали готовиться к поездке. Но воевода Феофан Макаров вместо помощи стал всячески затягивать нашу поездку. Я много раз успокаивал Ричарда Ченслора, подслушав, что воевода ждёт возвращенья гонца, которого тайно отправил к царю для получения указаний. Нам дали отличный и бесплатный провиант и удобно всех разместили. Но когда прошло три месяца, Ричард Ченслор возмущённо заявил воеводе, что мы уезжаем домой и Феофан Макаров будет считаться виновным в том, что грамота короля Эдуарда не пришла к царю Ивану. И воевода, испугавшись, дал нам сани и провожатых.

И вот 23 ноября на санях мы отправились в путь. Купцы Эдуардс и Бэртон, поскольку были назначены таковыми Советом "Общества", взяли для своих товаров каждый одни сани. Мои же товары везти никто не брался. И тогда я, дерзнув исполниться скрытой решительности, пришёл к самому воеводе, который был растерян и очевидно испуган. Я сказал ему, что он хорошо сделает, если даст свои личные сани для подарков, которые мы везём царю Ивану. И что, если он сделает так, я сообщу о его хорошем поступке Ивану Васильевичу, когда он нас примет. Воевода с радостью дал мне сани, а я сказал Эдуардсу и Бэртону, что везу имущество воеводы.

После утомительного пути мы прибыли в Москву, и с изумлением нашли, что это город больше Лондона, даже со всеми его предместьями. Но ещё более я был изумлён, когда нас принял царь. В его обеденной зале кроме нас сидело сотни две человек, его самые близкие слуги, "бояре". И всем им подавали на золотых блюдах. Я незаметно повертел и постукал своё, нет ли какого обмана, но мне ли не знать золота!

И вот, я подслушал из разговоров бояр, что наше посольство царю Ивану очень и очень выгодно, так как он желает сильного и прочного мира с Англией, намереваясь вступить в тяжёлую войну с Ливонией. Тогда я перестал опасаться скрытой вражды и, обнаружив перед русскими знание языка, стал торговать.

Больше всего прибыли мне принесли, как ни странно, английские швейные круглые иглы, когда русские пользовались кованными трёхгранными. А золота в этой стране оказалось так много, что я с первых же доходов заказал изготовить себе полный набор посуды, какую видел у царя Ивана. Потом, когда золотую посуду мне принесли, я укрылся в палате и с помощью весов и пробирного камня проверил качество золота, и нашёл его превосходным. Тогда я с приятностью для себя сделал вывод, что мастера русские честны».

– Иначе и быть не может! – громко и неожиданно сказал Глеб. – Мастерство – это дар Божий. А станешь обманывать – однажды проснёшься бездарным!

Мы с Ярославом взглянули друг на друга, с пониманием дела кивнули. И он продолжил переводить: