Оливия почувствовала, что у нее загорелись щеки, и смущенно опустила голову.

– Судя по всему, он явно воображает, что влюблен в вас.

– А что, в это так трудно поверить? – съязвила Оливия, вскинув подбородок.

– Ничуть, – любезно ответил Доминик, – просто я полюбопытствовал. А вы тоже влюблены в него?

– Нет! – воскликнула она, прежде чем успела пожалеть о своей несдержанности. Смутившись, Оливия прикусила язык.

– Значит, вы отказались выйти за него замуж?

– Да. То есть он сделал мне предложение, но...

– Но вы сказали «нет», я угадал?

В ответ Оливия смерила его возмущенным взглядом. Будь он проклят! Да какое ему дело! И что за самодовольство в голосе! Ведь он совсем ее не знает, разозлилась она, но тут же поправилась: нет, этот человек знал ее как никто!

– Не совсем, – пропела она ехидно, не в силах отказать себе в маленьком удовольствии сообщить ему, что он не прав. – Я всего лишь сказала, что сейчас даже думать не могу о том, чтобы выйти замуж, – продолжила она, удивляясь про себя, почему вообще отвечает ему.

– Он не тот человек, что вам нужен, Оливия, – тихо сказал Доминик, и лицо его смягчилось.

Опять «Оливия». Сердце ее встрепенулось. Доминик все чаще и чаще называл ее по имени. Ей казалось, что теперь он обращался к ней официально «мисс Шервуд», только когда сердился или был недоволен.

– Как я понимаю, вы уверены, что знаете, кто мне нужен? – Оливия надменно подняла тонкие брови. Его медленная ленивая усмешка сводила ее с ума.

– Еще бы.

– Ну конечно! – насмешливо фыркнула она. – И кто же, по-вашему?

– С этим человеком вы никогда не будете счастливы, Оливия. – Теперь он откровенно смеялся ей в лицо. Она уже приготовилась возразить, но Доминик не дал ей произнести ни слова. – Уверен, вы найдете счастье только с тем мужчиной, который станет целовать вас так, что вы позабудете обо всем... Вам покажется, что весь мир у ваших ног!

«Как это было с тобой!» – пронеслось у нее в голове. О Боже, если б он еще не был так уверен в себе, с досадой подумала она. Но мысль о том, что они когда-нибудь смогут быть вместе, показалась ей чудовищной. И все же... когда он так говорил, Оливия чувствовала себя совершенно беспомощной.

– Может быть, я просто еще не встретила такого человека, – с вызовом бросила она.

Он рассмеялся низким, чуть хрипловатым, чувственным смехом. И Оливии пришло в голову, что она впервые слышит, как он смеется – искренне, от души.

И вдруг произошло что-то странное... непостижимое. Словно какая-то тень прошла рядом. Оливия не могла бы ее коснуться. Она ее просто ощутила. Эта тень, казалось, потянулась и сжала ее сердце.

В сиянии солнечных лучей глаза Доминика были ослепительно синими. Белоснежные зубы сверкали на фоне бронзовой от загара кожи. И Оливия поймала себя на том, что тоже невольно улыбается, хотя вовсе не была расположена к веселью.

Он снова заговорил, и Оливия изумилась: она совсем не то ожидала услышать.

– Сегодня вечером цыгане пригласили меня в свой табор. Не хотите составить мне компанию?

– Я? Зачем? – Улыбка мгновенно слетела с ее лица.

Он тоже не улыбался. Лицо Доминика стало неожиданно серьезным, почти суровым.

– Я хочу, чтобы вы убедились, что среди цыган не больше воров и убийц, нищих и попрошаек, чем в любом другом народе.

Он замолк, ожидая, что она скажет. Но Оливия колебалась. Она все еще не могла решиться. Сомнения раздирали ее, она не знала, что делать. Какая-то часть ее готова была с жаром ухватиться за его предложение... только ради того, чтобы быть с ним. Но отправиться в цыганский табор...

– Конечно, не стану отрицать, что некоторые из цыган и в самом деле промышляют воровством, – поспешно добавил Доминик, видя, что она колеблется. Он благоразумно умолчал о том, что у цыган обмануть и обобрать до нитки какого-нибудь простака вовсе не считалось зазорным. Это было своего рода доблестью. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы обвиняли их в жадности. Нет, это не жадность и не зависть; в большинстве случаев их толкает на воровство обычная нужда: нужно сено, чтобы накормить лошадей, дрова, чтобы согреться зимней ночью, еда, чтобы не плакали голодные дети. А что до нищенства... Что ж, многие из них настолько грязны и оборванны, что люди подают им только для того, чтобы они поскорее убрались с глаз долой. – Он немного помолчал. – Ну, Оливия, что скажете? Пойдете со мной?

Но она все еще колебалась.

– Скажите, вы дорожите своим местом в Рэвенвуде? – вкрадчиво спросил он, и глаза его сверкнули.

Смысл сказанного не сразу дошел до ее сознания...

– Но это же нечестно! – возмутилась она.

– Да, – не стал он спорить.

– Значит, вы выгоните меня, если я откажусь? – В глазах ее отразилось отчаяние.

– Ну, скажем так: готовы вы к такому исходу дела? Вас это не пугает?

– Вы же сами знаете, что я скажу! – воскликнула она.

– Тогда, думаю, вы сами догадаетесь, как вам следует поступить. – Легкая улыбка заиграла у него на губах. – Так вы пойдете?

– Похоже, вы не оставили мне выбора, – сердито проворчала она. – Может, и пойду. – Как она была бы счастлива стереть эту самодовольную ухмылку с его лица!

– Ну и чудесно. Как стемнеет, я буду ждать вас у вашего дома.

Больше всего на свете в тот вечер Оливии хотелось сказаться больной и остаться дома. Только страх, что Доминик и в самом деле может разозлиться и привести в исполнение свою угрозу, заставил ее отказаться от этой мысли.

Она извлекла из шкафа бледно-голубое муслиновое платье, которое оставляло открытыми шею и руки до самых плеч, потому что день выдался на редкость жарким. Распустив волосы, она долго расчесывала их щеткой, пока они не заблестели, а потом перехватила их лентой, чтобы они не падали на лоб. Разгладив юбки, девушка окинула критическим взглядом свое отражение в большом зеркале.

Ее одолевали сомнения. А что, если Доминик вдруг сочтет ее платье вышедшим из моды или даже смешным? Вне всякого сомнения, те леди, за которыми он ухаживал в Лондоне, всегда одевались по самой последней моде, с неожиданной завистью подумала она. Вероятно, все они были красивы, элегантны и изысканны, умели легко поддерживать беседу на любую тему... словом, были светскими дамами. А она чувствовала себя наивной деревенской простушкой. Светской она не была, как не была и изысканной. И вообще была слишком практичной. Позволить себе новое платье при их стесненных средствах казалось ей непозволительной роскошью. А деньги требовались постоянно – на еду, к примеру. И потом, напомнила себе Оливия, она ведь поклялась скопить денег, чтобы отвезти Эмили в Лондон. Что толку расстраиваться, мысленно прикрикнула она на себя. С чего это ей вздумалось переживать по поводу того, как она выглядит? Ради Уильяма она бы и не подумала прихорашиваться!