Тем не менее я знала, как свести воедино некоторые интересные исследования, но чувствовала, будто лишь поверхностно затрону все то важное, о чем хочу рассказать, но не смогу раскрыть суть. И в моей новой карьере, и в целом в жизни поверхностность меня не устраивала. Нельзя стать психотерапевтом и не измениться в какой-то степени, не стать – даже не заметив того – ориентированным на суть.

Я говорила себе, что это не важно. Просто напиши книгу и покончи с этим. Я уже прошляпила книгу о родительстве; не могу же я и с этой книгой сесть в лужу. И все же дни шли, а я не могла заставить себя ее писать. Точно так же, как не смогла заставить себя написать первую книгу. Да как так опять вышло?

В аспирантуре мы периодически наблюдали за сеансами психотерапии через односторонние зеркала, и иногда, когда я садилась писать книгу счастья, я думала о тридцатипятилетнем пациенте, которого видела там. Он пришел на психотерапию, потому что очень любил свою жену и считал ее привлекательной, но не мог перестать изменять ей. Ни он, ни жена не понимали, как его поведение может идти вразрез с тем, чего он, по его мнению, хотел: доверия, стабильности, близости. На сессии он объяснял, что ненавидит то потрясение, через которое измены заставляют пройти его жену и их брак, и знает, что он не такой муж и отец, каким хотел бы быть. Он говорил о том, как отчаянно хочет прекратить измены и как вообще не понимает, почему продолжает это делать.

Психотерапевт объяснил, что часто разные части нас самих хотят разных вещей, и если мы заглушаем ту часть, которую считаем неприемлемой, то она найдет иные способы высказаться. Он попросил мужчину пересесть на стул в другом конце комнаты и посмотреть, что случится, если не отторгать, а выслушать ту часть его личности, которая выбирала измены.

Поначалу бедняга растерялся, но постепенно он начал давать право голоса скрытой стороне себя – той части, которая подталкивала ответственного, любящего мужа к саморазрушению. Он разрывался между этими двумя аспектами себя точно так же, как я разрывалась между желанием обеспечить семью и мечтой сделать что-то значимое – что-то, что тронет мою душу и, я надеялась, многие другие души.

Бойфренд появился как раз вовремя, чтобы отвлечь меня от этой внутренней битвы. А когда он ушел, я занималась интернет-слежкой вместо написания книги. Многое из нашего деструктивного поведения берет начало в эмоциональной дыре – в пустоте, которая жаждет чего угодно, что заполнит ее. Но сейчас, когда Уэнделл и я обсудили конец интернет-слежки за Бойфрендом, я почувствовала ответственность. У меня не было уважительных причин не сидеть и не писать эту сочащуюся страданиями книгу о счастье.

И пора было рассказать Уэнделлу правду о том, как я влипла.

– Привет, это я, – слышу я, проверяя сообщения на автоответчике в перерыве между сессиями. Мой желудок сжимается: это Бойфренд. Мы три месяца не разговаривали, и его голос телепортирует меня назад во времени, словно песня из прошлого. Но когда сообщение продолжается, я понимаю, что это не Бойфренд, потому что Бойфренд 1) не будет звонить мне на рабочий телефон и 2) не работает на ТВ.

«Я» – это Джон (у них с Бойфрендом пугающе похожие голоса, глубокие и низкие), и мне впервые звонит пациент, который решил не представляться. Он ведет себя так, словно он мой единственный пациент, не говоря уже о единственном «я» в моей жизни. Даже пациенты, находящиеся на грани суицида, называют свои имена. Еще ни разу мне не звонили со словами: «Привет, это я. Вы говорили, что нужно позвонить, если мне захочется себя убить».

Джон говорит, что не сможет сегодня прийти на сессию, потому что застрял в студии, так что он свяжется со мной по Скайпу. Он оставляет свой юзернейм и заканчивает: «Поговорим в три».

Я отмечаю, что он не спросил, могу ли я поговорить с ним в скайпе и в первую очередь консультирую ли я по Скайпу вообще. Он просто уверен, что все так и пройдет, потому что так работает все в его мире. Я работаю с пациентами по Скайпу при некоторых обстоятельствах, но думаю, что в случае с Джоном это плохая идея. Слишком многое из того, что я делаю, чтобы помочь ему, зависит от нашего личного взаимодействия. Можно что угодно говорить о чудесах современных технологий, но взаимодействие через экран – это, как однажды выразился мой коллега, «словно проводить сеанс психотерапии в надетом презервативе».

Дело не только в словах, которые произносят люди, и не во вешних подсказках, которые психотерапевт замечает: качающаяся нога, дернувшееся лицо, дрожащая нижняя губа, сузившиеся от гнева глаза. Помимо слышания и видения, есть нечто менее очевидное, но столь же важное – энергия в помещении, совместное нахождение. Вы теряете это необъяснимое третье измерение, если не находитесь рядом физически.

(Ну и глюки – это тоже проблема. Однажды я проводила скайп-сессию с пациенткой, которая временно находилась в Азии, и как раз в тот момент, когда она истерически разрыдалась, звук исчез. Я лишь видела ее двигающийся рот, а она не знала, что я не слышу, что она говорит. Прежде чем я смогла объяснить это, соединение окончательно прервалось. Понадобилось десять минут, чтобы восстановить связь, и не только момент прошел – отведенное на сессию время также закончилось.)

Я быстро пишу Джону, предлагая перенести встречу, но он отвечает сообщением, которое выглядит как современная телеграмма: «Нмг ждать. Срочно. Плиз». Меня удивляет эта вариация слова «пожалуйста» и еще больше – признание в том, что ему требуется срочная помощь; в том, что он нуждается во мне, а не обращается как с расходным материалом. Так что я соглашаюсь на скайп в три.

Должно быть, думаю я, что-то стряслось.

В три часа я нажимаю на кнопку вызова в приложении, ожидая увидеть Джона за рабочим столом. Вместо этого я вижу знакомый дом: это одна из основных локаций сериала, который мы с Бойфрендом в обнимку смотрели на моем диване. На фоне двигают камеры и освещение, и я вижу интерьер спальни, которая миллион раз мелькала на экране моего телевизора. В кадре появляется лицо Джона.

– Погодите секунду, – так он приветствует меня и исчезает, а я смотрю на его ноги. Сегодня он надел модные кроссовки «в шашечку» и, кажется, он собирается пройтись – вместе со мной. Вероятно, он ищет уединения. Вместе с обувью я вижу толстые провода на полу и слышу суматоху на заднем плане. Потом лицо Джона возвращается.

– О’кей, – говорит он. – Я готов.

Теперь за ним стена, и он начинает быстро шептать:

– Это все Марго и ее психотерапевт-идиот. Не знаю, как этот человек получил лицензию, но он делает все только хуже. Она должна была лечить депрессию, но теперь еще больше злится на меня: я, видите ли, вечно недоступен, я не слушаю, я отдаляюсь от нее, я избегаю ее, я забыл что-то из списка дел. Я уже говорил, что она создала нам общий гугл-календарь, чтобы убедиться, что я не забуду важные вещи? – свободной рукой Джон изображает в воздухе кавычки, говоря слово «важные». – Теперь я еще сильнее задерган, потому что мой календарь полон событий Марго, а у меня и без того плотный график!