– Не знаю, попрошу кого-то ему помогать. – Наверное, Мария думала об этом, но вскользь. Как всякая добровольная жертва, она одержима была только идеей, а людей вытесняла.

– Он обманывает вас, вы – его. Кто-нибудь, кроме вас, верит в его гениальность?

– Этого достаточно. При жизни гения в него верит в лучшем случае один человек.

– При жизни? Вы понимаете, что программируете его на смерть? Вы говорите: умрешь, тебя признают. Нет, вот так: умри, тебя признают! И вас признают – как единственную женщину, которая верила в него. Вы оба маньяки, с одной манией на двоих, –Полина не могла сдерживать гнев.

– Да нет. С одним талантом на двоих, – улыбнулась победно Мария.

– Кто вам это сказал? Вот я – обыкновенный психолог. Работаю в детском саду. Все дети талантливы. Все! Стоит только похвалить, как ребенок расцветает. Он старается. Хочет все самое лучшее показать. Это так приятно – делать что-то необыкновенное! А потом что-то происходит. Кто-то говорит, что у него нет таланта и ни на что он не способен. И ставит его перед выбором: или стараться, проявлять себя, или смириться с тем, что есть, ни о чем не мечтать, не проявлять себя. А вас ведь легко было погасить. Сказали: «Ну ты, конечно, замухрышка, но зато братец у тебя принц. Будешь служить ему до гроба, в этом и есть счастье обыкновенной девочки. Тебе еще повезло!»

– Замолчите, – нервно оборвала Полину Мария. – Если бы жена не бросила его, все было бы хорошо. А она его предала.

– Но у них были дети. Нельзя же жертвовать детьми?

– Дети – такие же дармоеды, как и их мать. Нужно было внушать им, что папа – гений, – детская тема вызывала только раздражение.

– Так, как это сделали с вами? Вы ведь были послушной девочкой?

– Я была старшей сестрой. И сама все понимала. Я видела, что никого нет рядом достаточно сильного и самоотверженного, кто мог бы посвятить себя ему. Никого. Родители – слабые люди, серые, скучные. Мама работала крановщицей, а отец разнорабочим. Пил, боялся матери. Говорил, что пьет из страха перед ней. Она его замучила. А я решила Алешу беречь…

– Никто из молодых людей не мог с ним даже сравниться? – Полина удивилась: да как можно жизнь прожить и не поменять ни разу свое мнение и отношение к другим?

– Я таких не встречала, – твердо ответила Мария.

– А родить своих маленьких гениев и посвятить себя им? – Поля ни за что не хотела оставлять тему детства. Ей казалось, что она про это знает нечто важное.

– Вероятность равна нулю. Два гения в одной семье – редкость.

– Это бред. Фантазия про то, какой могла бы быть жизнь, если бы на нее решились. Я даже теперь думаю, что Алексей не возвращается, чтобы быть подальше от вас. Ваша мания стимулирует его алкоголизм. Если человек не может развиваться (ну нет у него задатков!), он начинает деградировать. Извините за прямоту, но ведь очевидно, что вы с братом повторили судьбу своих родителей. Он – более слабый мужчина, который пытался жить в рамках вашей идеи, но она оказалась ему тесной. Не по силам. И чтобы не думать об этом, он начинает пить. Чтобы мозг выключить…

Полина поставила, наконец, диагноз и была удовлетворена результатом.

– Детка, не страшно посвятить себя гению, не стыдно, что он срывается, не пишет и даже пьет. Невыносимо жить с людьми серыми, обыкновенными, предел мечтаний которых – дорогой лимузин и костюм.Вот кто ваш возлюбленный?

Поля растерялась. Ей не хотелось обсуждать своих возлюбленных. Во-первых, она не знала, кто из них настоящий избранник. А во-вторых, людьми они были самыми обыкновенными в смысле профессии и запросов. Заведомый проигрыш, если уж по гамбургскому счету. Ну и в-третьих, кто тут психолог? Личность психолога во время сеансов не обсуждается.

– Понятно, – подвела итог паузе Мария. – А хочешь, я тебя с Алешей познакомлю? Ты свою подругу не слушай. Она ничего не поняла. Ты на него посмотри вот такими сияющими глазами… Как когда про детей рассказывала. Такими! Я тебе билет куплю в Америку, – стала дразнить она Полину.

– Спасибо. Вот вернется сюда, посмотрю. Вы лучше сами туда летите. Вам же хочется. Ждете, что он позовет. Ждете, а сами? Не живете, а… все свелось к ожиданию. Хозяйство сведено к нулю, квартира сдана, семью не создали, чтобы не мешала. Послушайте, может, вы уже и английский выучили?

– Давно… – отмахнулась Мария.

– А знаете, почему вы не летите? Потому что боитесь другого финала. Боитесь, что он рассердится. Тут-то и обнаружится, что вы ему жизнь посвятили, а он вас не любит. И никого не любил. И себя – за вынужденную бездарность.

– Гении не имеют права на любовь. Любовь – это отступничество. Отказ от высшей цели ради простого человека, –Мария показала себя философом.

Люди за соседними столиками стали оглядываться, оставили еду и разговоры и повернулись в сторону беседующих женщин. Чтобы пригасить разговор и вызванное им внимание, Поля перешла на полушепот.

– Вы сами себе противоречите. Говорите, что нужно посвятить себя другому человеку…

– Ты не поняла. Я его не люблю. Я ему служу. Верой и правдой, – и победно оглядела окружающих.

– Знаете, меня в детстве тоже не очень любили… – Нужно было обозначить различие между собой и Марией, чтобы исключить для себя перспективу такой жизни. – Но мои родители в любовь верили. Я видела, как они ее искали, сердились, когда ее не было, мучили друг друга и меня заодно. Но все-таки она есть, если без нее так плохо. Я бы полетела к брату, обняла бы его и поплакала у него на плече, попросилась пожить рядом, хотя бы недолго. Сказала бы: «Пожалуйста, погладь меня по голове. Один раз. Мне без этого не жить!»

Марию передернуло. Она тихо, как сумасшедшие, без чувств, заплакала. Спокойно, не меняя позы, без истерики и даже без звука. Как сраженный шальной пулей солдат – в замедленной съемке.

– Вы любите его. И вправе требовать любви к себе. Не бойтесь. Она ведь есть…

Полина протянула руку и провела по голове Марии. Та захлебнулась в поднявшемся как цунами рыдании и на вдохе сорвалась, опрокинула назад стул и за долю секунды исчезла. Как будто ее и не было.

Три дня после этой встречи Поле было очень плохо. Она не спала ночью. Вскакивала, бегала проверять, на месте ли Светочка. Одевала ее по утрам теплее, чем обычно, спрашивала каждые пять минут, не холодно ли ей? Не голодна ли? Не отходила от стола, пока та на радостях уплетала йогурты, – будто боялась, что ребенок подавится. Наконец, потребовала, чтобы девочка измерила температуру и выпила горячего молока.

– Мама, у меня ничего не болит. Посмотри горло. А-а!

– Молодец, Светочка. Я немного прилягу, меня саму что-то знобит. А ты поиграй одна. Если что-то надо, зови, хорошо? Садись, порисуй.