— Держи.

— Я был этим бомжам неровня, — продолжил через мгновение свой рассказ Банда, выпуская струйку дыма. — Это я сразу понял. Мне и себе Ахмет взял билеты отдельно, в другом конце салона.

Хитрый был, собака, психологию человека здорово знал. Сразу ставил границы — кому что можно и кто на что годен. Кстати, в Душанбе, сразу же по прилете, он запретил мне называть его Ахметкой. Или Ахмет-бей, говорит, или хозяин. Мол, так у них принято.

* * *

В Душанбе их уже встречали. На площади перед зданием аэропорта стоял армейский «Урал» с крытым брезентом кузовом и новенькая «мицубиси-паджеро». За рулем джипа сидел таджик, чем-то неуловимо похожий на Ахмета. Он бросился им навстречу и радостно обнялся с хозяином, по-восточному приветствуя его. Они оба о чем-то дружно по-своему затараторили, при этом Ахмет, видимо, рассказывая о поездке, разок кивнул на кучку бомжей и несколько раз указал на Банду, повторяя его имя.

— Знакомься, Банда, — наконец повернулся к нему Ахмет. — Это мой брат, Махмуд-бей Он тоже хозяин. Мы с ним вдвоем ведем дело.

— Очень приятно.

Сашка неуверенно пожал руку брату вербовщика, представляясь.

— Хорошо, очень хорошо. Добро пожаловать. — Махмуд оказался таким же улыбчивым и предупредительно-вежливым, как и его братец. — Надеюсь, мы хорошо поработаем вместе. Садись в машину, а мы пока рассадим этих…

Банда, устроившись на заднем сиденье «паджеро», наблюдал, как погрузили братья всех бомжей в кузов «Урала», и вскоре их маленький караван — грузовик впереди, джип чуть позади — двинулся из аэропорта, а затем по серпантину дороги вверх, в горы…

* * *

— Знаешь, какие владения-то у братьев были? — Банда со злобой сплюнул в костер. — Концлагерь настоящий. Большой дом, в котором жили братья и охрана. Там же была наша столовка — знаешь, что-то вроде клуба, охранники там просиживали все свободные от службы вечера. Потом, значит, еще два домика-барака — казармы для «зэков»…

— Для кого?

— Для «зэков». Мы так этих бомжей называли.

Их же, как только мы в лагерь заехали, в барак загнали, паспорта отобрали — и все. Мышеловка захлопнулась.

— В смысле? — Олежка ничего не понимал.

— Братья превращали бомжей в натуральных рабов. Мы и нужны были для их охраны, чтоб не разбежались. Выгодное дело так рабочих нанимать — никто не спохватится, не начнет их искать. Работали «зэки» от зари до зари, вкалывали — дай Боже.

Чуть с поля вернутся, покормят их — и снова в барак, под замок. Если что не так — в зубы, а то и вообще братья демонстративный расстрел устроят, чтоб другим неповадно было.

— Ты серьезно?

— Вполне. Концлагерь там был настоящий — вся территория «колючкой» обнесена, вышка сторожевая в углу — все, словом, как положено… Знаешь, Олежка, давай еще выпьем, а то как-то хреново мне.

— Давай, конечно.

Они снова выпили, и Банда продолжил свой страшный рассказ.

— Я там охранником был. Мне сразу же выдали камуфляж, «калашник»…

— Ого! — Востряков от удивления даже присвистнул.

— Да, Олег, у них там все очень серьезно было.

— А как же власти? Милиция?

— Ты что, забыл? Какая там милиция?.. А, черт, я сам забыл — ты же сразу из Афгана в госпиталь попал, порядков местных не видел… Нет там советской власти. Там есть власть клановая, семейная.

Есть власть денег. Есть власть силы. Есть, правда, слабее немного, власть традиций, старейшин. Но и то только в кишлаках.

Банда снова закурил, и по прыгавшему в темноте огоньку сигареты Востряков понял, как волнуется, переживая все это заново, его друг.

— Короче, стал я охранником. Водил бомжей в горы, охранял по ночам территорию… Там, в горах, у братьев целые плантации анаши и конопли были.

Ты думаешь, московская наркота на чьем зелье сидит? Афганского, пакистанского или китайского — мизер. В основном свое, из Средней Азии.

— Да… Ты, брат, такие страсти рассказываешь — никогда б не подумал.

— Страсти, Олежка, потом начались. От страстей тех я здесь и оказался со всеми этими «пушками»… Давай еще выпьем, а то она, проклятая, — Банда кивнул на водку, — что-то на меня сегодня совсем не действует.

Они выпили, и Банда, не закусывая и снова закуривая, продолжал:

— Ты, например, знаешь, что такое русская рулетка?

— Ну слышал вроде.

— А про русскую рулетку в таджикском исполнении ничего не слыхал еще?..

* * *

Охранники лагеря почти все были таджиками. В основном двоюродными и троюродными братьями и прочими родственниками Махмуда и Ахмета.

Профессионалами их назвать нельзя было даже с натяжкой — ни стрелять толком не умели, ни драться. Только злые все были, как шакалы, и жестокие — над «зэками» издевались почем зря, били их смертным боем.

По вечерам из столовки охранников вечно доносились крики и жуткий смех таджиков, что-то там бесконечно праздновавших. Но по четвергам, в тот день, когда у «зэков» была плановая помывка в бане, в столовой творилось что-то уж совсем невообразимое. И слышались выстрелы. Всегда ровно два. Ни больше, ни меньше. И два трупа «зэков» на утро сбрасывалось в пропасть…

* * *

— Был там, Олежка, у меня дружок… Ну не дружок, допустим, а так, самый близкий знакомый — Женька Хлыст. Откуда-то из-под Перми. Нормальный был парень, спокойный. В охранники к братьям случайно, как и я, попал — его Ахмет во время одной из поездок на вокзале в Москве выловил, когда тот, дембельнувшись, в родную деревню возвращался. Знаешь, после армии-то, когда на этой гражданке ничего не знаешь и так хочется хоть как-то свою жизнь изменить… Короче, клюнул Хлыст на пятьсот баксов в месяц и оказался в, лагере, Банда совсем разволновался.

— Мы с ним и сошлись-то, наверное, из-за того, что оба были там людьми случайными. Я же, поверь, за целый год ни одного «зэка» не застрелил.

Хотя и были у меня попытки побега. Догонял, бил, назад, в «стадо», загонял — это, Олежка, было. Но убивать — ни разу, клянусь!.

— Да я верю, Саша, верю! Что, я тебя не знаю, что ли? — поспешил Востряков его успокоить.

— Ну… Хлыст тоже никогда никого не убивал.

Молодец был пацан, поэтому нам, наверное, таджики и не доверяли никогда полностью, все чего-то опасались. Мы же в крови не были запачканы. Там у нас здание одно было, таджики его баней называли. По четвергам туда «зэков» загоняли. Они даже на работы не ходили в этот день. Да и какая работа — из бани той бомжи выбирались какие-то обессиленные, вялые… Я целый год, Олежка, даже и не догадывался, что в той бане делалось! Нас с Хлыстом к ней и близко не подпускали, а «зэки» разве скажут — мы, охранники, для них же лютыми врагами были. Они со своей стороны нас за людей тоже никогда не считали… Эх, знать бы про все чуть раньше!