Фридрих Генрих Штрубе родился в 1704 году в одном из городков к юго-западу от Ганновера – в Шпринге или Пирмонте. Он приходился младшим двоюродным братом другому уроженцу Ганновера – государственному советнику и ганноверскому вице-канцлеру Давиду Георгу Штрубе, известному рецензенту Монтескьё и крупному знатоку естественного права, получившему в свое время образование в Галле у Христиана Томазия[331]. В царствование императрицы Анны Иоанновны, в 1738 году, Фридрих Генрих Штрубе прибыл в Петербург в должности секретаря курляндского герцога Эрнста фон Бирона, а затем был приглашен на пост профессора права и политических наук при Академии наук. Сферой специализации Штрубе оставалось естественное право, но особых успехов он достиг, занимаясь систематизацией юридического образования в России, подобно своему более молодому коллеге Филиппу Генриху Дильтею, состоявшему на службе в Московском университете[332]. Кроме того, Штрубе публиковал труды по философии, истории и международному праву, а также писал о театре и вопросах этимологии. В 1741–1745 годах он служил в русских посольствах в Копенгагене и Берлине, какое-то время руководил частной дипломатической школой в Петербурге, на протяжении ряда лет писал учебник по истории русского права, представление которого Академии наук настолько затянулось, что в свет он так и не вышел. В 1750 году Штрубе принял российское подданство, в 1754-м стал членом Уложенной комиссии, созванной императрицей Елизаветой Петровной, а в 1756–1757 годах редактировал журнал Академии наук, издававшийся на французском языке. Выполняя эту работу не по своей воле, Штрубе, бросив профессиональные занятия наукой, но не оставив ее вовсе, в 1757 году перешел в Коллегию иностранных дел, выйдя в отставку в 1775 году в чине статского советника.

В разгоревшемся в 1749 году академическом споре о происхождении имени, народа и рода древнерусских князей Штрубе, будучи верным сыном своего нового отечества, однозначно занял сторону антинорманиста Михаила Васильевича Ломоносова, несмотря на то что у его оппонента – немецкого историка Герхарда Фридриха Миллера (а благодаря ему и у всех норманистов впоследствии) – имелась серьезная опора в летописных источниках о призвании варяжских князей в IX веке[333]. А в 1760 году Штрубе с таким же патриотическим воодушевлением обрушивался в своих Lettres russiennes с негодованием на Монтескьё, который несправедливо, по его мнению, отнес Российскую империю к деспотиям, утверждая, что климат и размеры страны предопределили такую форму правления. Однако с мнением немецкого ученого, полагавшего себя обязанным на французском языке вступиться за честь России, полемизировали не только французские авторы[334]. Особенно беспощадным критиком показала себя великая княгиня Екатерина Алексеевна, вставшая на сторону Монтескьё[335]. Правда, она не бросалась в бой с открытым забралом, и неизвестно даже, дошло ли до Штрубе де Пирмонта ее мнение об изданном им памфлете. Однако сохранился экземпляр его сочинения с пометками на полях, сделанными собственноручно Екатериной – по-видимому, между 1760 и 1762 годами[336]. Находясь под сильным впечатлением от Монтескьё, она называла критику его немецкого оппонента («réfuteur») неверной в целом, а его аргументацию – «схоластической»[337]. В более поздней корреспонденции Екатерины можно найти достаточно подтверждений тому, что она вообще разделяла традиционное, распространенное и в XVIII веке предубеждение против позднегуманистической учености, которой было принято приписывать косность и «педантизм»[338]. Уже став правительницей, она, подобно политикам наших дней, измеряла качества настоящего ученого на свой аршин: от него требовались талант писателя и верное служение интересам государства.