А вывод напрашивался следующий. Иоанн IV есть для Руси зло, Иоанн V – тоже зло, но гораздо бóльшее. Следовательно, надо оставить в живых Иоанна IV хотя бы до тех пор, пока он не осуществит единственное за последние двадцать четыре года правления крупное доброе дело – пришибет наследничка.

Тут же следом и второй вывод. Самому мне надлежит продолжать действовать тем же образом, в открытую царю ни в чем не возражая, но по возможности добиваясь своего. Не зря на Руси есть хорошая мудрая поговорка: «Богу угождай, а черту не перечь». Черт – это, как вы уже догадались, божий помазанник. Такое вот дикое хитросплетение, возможное только в нашей стране, и, как выясняется, с далеких средневековых времен.

К тому же успехи на этом поприще у меня уже имеются – достаточно вспомнить отмену опричнины, да и не только ее одну. Я же еще успел влезть и в церковные дела. Правда, инициативы не проявлял – оно вышло как-то само собой, когда царь после пересказа неких слухов, ходящих в народе про опричников, перекинулся на покойного митрополита Филиппа. Мол, такие дикие сплетни ходят в народе – уши вянут. Дескать, государь повинен в смерти святого старца, а он, Иоанн, ни сном ни духом. Смещали митрополита с должности епископы с архиепископами, а то, что Филипп умер именно в то время, когда в Тверской Отроч монастырь заехал Малюта Скуратов, так это всего-навсего совпадение. Он, Иоанн, и сам изрядно пострадал от его внезапной смерти, поскольку опальный митрополит так и не успел благословить государево воинство на святое дело по искоренению измены на Руси.

Выдал царь мне все это и выжидающе уставился – поверю или нет. А я лишь киваю головой, выражая сочувствие. Мол, понимаю беду твою, соболезную, но что уж тут. Терпи, государь. Не говорить же прямым текстом, что Иоанн сам приказал Малюте его удавить? Глупо. К тому же, как знать, возможно, что Григорий Лукьянович проявил в этом вопросе неразумную инициативу. Тогда Иоанн и впрямь виноват только в смещении митрополита, но не более того.

Я только поинтересовался, наказан ли кто из числа оклеветавших митрополита, а получив отрицательный ответ, уверенно заявил:

– Потому и винят тебя в народе, царь-батюшка. А вот если б наказал – совсем иное дело. Люди бы точно знали: гневается государь за то, что святого человека до смерти довели, и не просто гневается. Он еще и разыскал истинных виновников.

Тогда Иоанн лишь призадумался, но промолчал. Зато в итоге все так и вышло – послал он стрельцов к соловецкому игумну Паисию, продавшему своего учителя, с повелением заточить его на острове Валаам. Досталось и рязанскому архиепископу Филофею, которого лишили сана, а митрополичьего пристава, то есть надзирателя, Стефана Кобылина тем же указом за жестокое обращение с Филиппом повелел постричь в монахи и отправил на остров Каменный. Короче, всем сестрам по серьгам.

Только убийцу Малюту не упомянул. Забыл, наверное.

Вот и получается, тише едешь – дальше будешь. И никакого тебе хирургического вмешательства – сплошная терапия. И еще один вывод я сделал для себя, исходя опять-таки исключительно из блага страны: всячески при любой возможности стараться повышать авторитет Годунова в глазах Иоанна, потому что вылезать самому в фавориты – боже упаси. Одному не потянуть, и за спиной никого – так и останусь чужаком-фрязином. А без клана верных и преданных в одиночку всей боярской махины не осилить.

И сразу, как только я пришел к этим умозаключениям, мне полегчало. То кошки на душе скребли, а тут вдруг спокойствие и неземная благодать. Верный признак, что надуманное верно. А лавры первого цареубийцы? Да пес с ними, с лаврами. Подумаешь. Нам и без того хорошо.

Правда, мое душевное спокойствие длилось всего несколько дней, а потом у меня появилось какое-то тревожное предчувствие. Вроде беды еще не случилось, но должна вот-вот произойти. Какая? Пойди пойми. Пришлось поторопить гребцов, которые и без того вкалывали на веслах как очумелые. Но против течения, хотя оно на Волге и вялое, да еще по тяжелой, почти вязкой осенней воде они много бы не выжали. Однако на сей раз судьба вновь мне улыбнулась – почти все время дул попутный ветерок, и поставленный парус изрядно помогал труженикам кормила и весла.

Я успел. Тверца встала прямо на следующий день после того, как мы прибыли в Торжок. Хотя расслабляться было рано – до Бирючей еще скакать и скакать. Впрочем, мы долетели за три дня. Могли бы и быстрее, но пришлось ненадолго задержаться в том же Торжке – вновь на пути попался старый знакомый, который, как оказалось, специально меня поджидал…

В поместье Долгоруких я въезжал уже как в родное село – все знакомо, включая рощицу за бугром, лес в отдалении, а также тихую речушку, украшенную пожухлыми разноцветными листьями прибрежных берез, неспешно сносимыми куда-то вдаль медлительным течением. Красива все-таки природа в этих краях, ничего не скажешь. Было б время – сел бы на пологом бережку и часами любовался на неторопливую, величавую, несмотря на крохотные размеры, от силы метров тридцать в ширину, гладь воды. Господи, как хорошо вот так бездумно сидеть, ни о чем не думая и испытывая острое наслаждение от этого бездумья. Не надо никуда спешить, не надо бежать, не нужно выдумывать очередную байку, незачем ломать голову над тем, как ловчее подать царю ту или иную идейку, чтобы он принял ее за свое гениальное озарение и внедрил в жизнь. Лепота.

Только не пришлось мне посидеть. Не выпало времени. Снова возникли проблемы, будь они неладны. Начну с того, что предчувствие меня не обмануло. Не рад был нашей встрече князь Андрей Тимофеевич Долгорукий. С чего бы вдруг? А ведь так хорошо мы с ним гуднули в Москве – и в грудь себя кулаками били, и в любви признавались, и целовались через каждую минуту. Что, тестюшка? Прошла любовь, завяли помидоры? Калоши жмут, и нам с тобой уже не по пути? Ну-ну. А ведь явно что-то замыслил старик, уж очень натужно и старательно радовался он моему приезду. Можно сказать, выдавливал из себя ликование. Прямо как при запоре.

Смею надеяться, что у меня это получилось значительно лучше. Впрочем, я и не фальшивил в своих чувствах. Почти. Более того, чем сильнее тужился старикан, тем больше я радовался – значит, успел вовремя, иначе бы тот не кривился время от времени, когда думал, что я не вижу его скособоченной рожи. Ну ни дать ни взять – вылитый поросенок верхом на кактусе.

Нет, все-таки не повезло мне с будущей родней по линии будущей жены. Точнее, повезло наполовину, потому что про тещу слова худого не скажу – и хлопотунья, и ласковая, и заботливая. Отрада будущего зятя, да и только. Зато тесть…

Он тоже для зятя как теща, только с заменой одной буквы – отрава. Ох, старик, старик, дождешься ты у меня.

Пришлось скромненько заметить, что как бы ни была велика моя радость, тем не менее царская служба превыше всего, а посему я ненадолго, всего на три-четыре дня, так как надо доложить государю, что думный дворянин и князь Константин Монтекки со своей задачей управился как положено. Потому мне хотелось бы обговорить все детали насчет официального сватовства, если, разумеется, в нем теперь еще есть необходимость, ну и все прочее. От этих моих слов Андрей Тимофеевич скис еще больше. Прямо на глазах. Простокваша отдыхает.