Эти последние сведения подтвердились, когда Радзянский понаблюдал за домом Сергея Иванова. Квалификация Араба позволяла ему успокоить псов желтоватой маслянистой жидкостью — синтезированным запахом суки в период течки, без труда справиться с охранной сигнализацией, вырубить систему наружного наблюдения, дать тем же охранникам попробовать синтез барышни с Тверской и так далее. Но он редко пользовался грубыми приемами, тем более что заказ носил специфический характер: необходимо достать документы, будь они трижды прокляты!

Вот когда Араб забеспокоился: что, если Иванову именно сейчас взбредет в голову воспользоваться документами, подтверждающими крупные хищения руководителей Югбизнесбанка? Для Хачирова и Кургаева это будет означать, что Радзянский осуществил контакт с Ивановым и, несмотря на предостережения, заручился его помощью. Тогда бесполезно оправдываться.

Так или иначе, операция носила затяжной или, лучше сказать, длительный характер, требовала определенных затрат и терпения как со стороны исполнителя, так и заказчика. Насчет последнего условия были оговорены заранее, чтобы в процессе подготовки у Руслана Хачирова не возникло нежелательного недержания. В последнем разговоре с Арабом, состоявшемся после кратковременного пребывания («отдыха») в столице, Руслан применял уже иные термины.

«Когда он умрет?» — об Иванове.

«Раньше срока еще никто не умирал».

«Хорошо. Где мои люди?»

«Ты у меня об этом спрашиваешь? Твои люди, не мои, своих я бы давно нашел».

«Скажи спасибо, что я за это не изуродовал твою девчонку».

Такого трудного задания у Араба не было давно. И вообще с момента последнего, не считая удачной работы в Каире, прошел год с лишним. За этот сравнительно короткий промежуток времени Радзянский многое пересмотрел, о прежней работе напоминали только редкие звонки партнера, исполняющего в их тандеме роль администратора. Борис Левин и был похож на администратора академического театра: подтянут, вышколен, терпелив, с лицом актера, которому на роду написано играть отрицательные роли.

Тщательно изучив полученную на клиента информацию, Радзянский приступил к делу.

Еще при Борисе Левине, возглавлявшем в «Реставраторе» службу безопасности, эта фирма занималась нелегальным бизнесом. Под ее крышей собрались высококлассные мастера: художники, скульпторы, ювелиры. Они подделывали предметы старины и искусства и сбывали их как подлинники русским нуворишам с низким интеллектуальным показателем. Работали так профессионально, используя, где надо, природные краски, «старя» полотна, повторяя кракелюры [2] и имитируя любые утраты, что до сей поры не имели проблем ни с клиентами, ни с правоохранительными органами.

Незадолго до ухода из фирмы Левин буквально «выцепил» работу Василия Кандинского «Опрокинутый треугольник», с которой делали копию. Он приказал художнику «Реставратора» вместо одной копии сделать две — подделки ушли заказчику, который остался доволен работой мастеров. Он даже шутил, что может отличить копию от оригинала только по меткам, собственноручно оставленным им на обратной стороне холста. Он и заказал копию для того, чтобы обезопасить себя от кражи: подлинник перекочует в надежное хранилище, а многочисленные знакомые продолжат восторгаться «Опрокинутым треугольником» Кандинского в его доме. Прежде чем передать картину в руки «реставраторов», заказчик поставил на обратной стороне полотна печать своей фирмы и свой же залихватский росчерк, этакий фецит [3], словно расписываясь под скромным, опять же своим, IQ. Наивный! Игорь Березин, двадцатипятилетний кудрявый паренек, окончивший столичное художественное училище, мог с легкостью повторить творения Кандинского или его тезки Перова, проштамповать все полотна и расписаться лучше самого бизнесмена. Что и сделал с одной копией. А подлинник отныне украшает одну из стен в квартире Бориса Левина.

Конечно, Левин мог предположить, что когда-нибудь его квартиру обворуют, но что вором окажется его приятель Лев Радзянский — вряд ли допускал. Поэтому все предосторожности — хитрые замки на металлической двери, сигнализация на: пульт вневедомственной охраны — оказались лишь бутафорией. Как «доверенное лицо» Радзянский, не раз бывавший в гостях у Левина, знал и код на пульте в милиции, и принцип работы замков, которые только с виду имели неприступный вид.

Левин не появится в Москве до тех пор, пока жив Радзянский, — это было на руку Льву, во всяком случае, на данном этапе. Поэтому он, не откладывая, решил наведаться на квартиру бывшего друга. То, что картина Кандинского до сих пор висит на стене в зале роскошной трехкомнатной квартиры на Лужнецкой набережной, Лев не сомневался. Почти не сомневался. Он достаточно хорошо изучил натуру Бориса: тот не станет таскать с места на место предметы своей неплохой коллекции, в которую, кроме уже известного полотна, входила подборка старинных фарфоровых статуэток и пара брошей Фаберже — броши были искусными подделками, хотя на них стояло клеймо мастера.

Едва довольно громко щелкнул замок на двери квартиры Бориса Левина, Радзянский быстро вошел внутрь и первым делом набрал номер вневедомственной охраны, поскольку сигнал уже пошел в отделение.

— "Бирюса — одиннадцать сорок семь", — сообщил он на пульт и, выслушав подтверждение оператора, повесил трубку.

В первую очередь Лев окинул взглядом стену и удовлетворенно улыбнулся: «Опрокинутый треугольник» Кандинского висел на прежнем месте. Он упаковал картину в бумагу и прихватил с собой еще и восемь фарфоровых статуэток.

Борис Левин начал платить по долгам, невольно помогая Радзянскому.

Дозвониться до Иванова оказалось не так-то просто. Тупая секретарша, во-первых, возмутилась, что шефа, словно свистом, подзывают к телефону только по имени, не прибавляя, как положено, отчества. Во-вторых, она ни в какую не хотела признавать Кандинского, на которого сослался Радзянский, отвечая, что в списке деловых встреч Сергея Юрьевича нет человека с такой фамилией. Наконец до нее дошло, что речь идет о художнике-авангардисте, чьи картины напоминали порой наскальные произведения неолита, и, вовремя вспомнив о склонности шефа к собирательству, она соединила Радзянского с Ивановым.

— Здравствуйте, Сергей! Я слышал, что вы интересуетесь изделиями царских захоронений в Тилля-Тепе.

Этого было достаточно, чтобы заинтриговать Иванова. Он не зарабатывал деньги на предметах старины и искусства, но, как многие богатые люди, вкладывал в них деньги, что, в общем-то, походило на выгодный коммерческий проект. Что касается упомянутых незнакомцем изделий — Иванов знал о них достаточно.

В 1978 году советско-афганская археологическая экспедиция натолкнулась на погребение в Золотом Холме, или, как совершенно точно выразился звонивший, Тилля-Тепе, обнаружив тысячи золотых изделий: подвески, статуэтки, короны, инкрустированные бирюзой, и многое другое. Ящики с находками поместили сначала на хранение в Государственный банк Афганистана, а затем, заподозрив советских археологов в воровстве, опечатали ящики с золотом и поместили в Кабульский национальный музей. Спустя годы прошел слух, что советские войска, оставляя Афганистан, вывозят сокровища царского некрополя. Они ни разу не были показаны широкой публике, имелись только фотографии изделий, которые сделал предприимчивый иностранный журналист. Одним словом, уникальная коллекция ювелирных изделий исчезла бесследно. Некоторые предполагали, что часть осела в частных коллекциях западных антикваров, часть была просто разграблена.