В Париже знали, что королева симпатизирует австрийцам. Дюмурье (министр иностранных дел, занимавшийся отношениями Франции и Неаполя, бывший граф де Мако) должен был добиваться, чтобы королевство Двух Сицилий не заключало союз с Веной и сохраняло нейтралитет. Для выполнения этой деликатной задачи де Мако получил приказ о том, что он должен обратиться в первую очередь к Марии Каролине, а уж затем к Фердинанду, которого не считали заслуживающим внимания. Французский дипломат должен был успокоить страхи королевы, польстить ее тщеславию, расписать опасности войны, грозящие ее королевству[117]. Первая встреча была ледяной. Как только де Мако, которого Мария Каролина называла «негодным истуканом», вышел из кабинета, она в ярости, до этого мгновения сдерживаемой, отшвырнула веер.

Королевская чета опасалась военно-морского наступления на Неаполь. Мария Каролина изо всех сил старалась защитить королевство. Она заделалась интенданткой, вербовщицей и министром снабжения. Она умоляла о помощи венский Двор: «Постарайтесь… как можно раньше прислать нам столько пушечных ядер, сколько вы можете; отправьте их морем вместе с порохом… Еще нам понадобятся ружья». Она просила, чтобы император командировал в Неаполь самого лучшего военачальника: «Уже пятьдесят лет, как в этой стране не звучало ни одного ружейного выстрела; мы совершенно не умеем воевать». Мария Каролина высчитывала, сколько продуктовых запасов надо на случай осады, показывала примеры экономности, пожертвовала часть своего столового серебра, часами переписывалась с монархами других стран. Короче говоря, правила. 17 декабря 1792 г. перед Неаполем появилась французская эскадра. Уже боялись худшего, но флот ушел без боя. Вернется ли он?

Все содрогнулись от жуткой новости о казни Людовика XVI. «Какой гнусный народ!» — Мария Каролина волновалась о сестре, заключенной в Тампле. — Всякий раз, стоило ей услышать какой-нибудь шум или крик, или когда в комнату входили, моя бедная сестра становилась на колени, молилась и готовилась к смерти. Бесчеловечные скоты, окружавшие ее, потешались». А тем временем к страданиям неаполитанской королевы постоянно добавлялись новые испытания. Вопреки воле Фердинанда, желавшего придерживаться нейтралитета, Мария Каролина заставила королевство войти в коалицию во главе с Англией. Союзный договор подписали 12 июля 1793 г. Неаполь прекращал все торговые отношения с Францией и должен был открыть порты английскому флоту. В соответствии с этим документом, капитан Нельсон в сентябре обратился к неаполитанским судам за поддержкой, чтобы оборонять Тулон от французских роялистов. Но блестящий офицер-артиллерист по имени Бонапарт захватил форт, который удерживал порт, провел бомбардировку вражеских судов на рейде и занял город. Английскому флоту пришлось поднять якоря, и неаполитанцы вернулись на родину.

Якобинские интриги в столице королевства Двух Сицилий, продовольственный кризис, страх увидеть, как вернулась в бухту французская эскадра ничего не значили в глазах Марии Каролины. Последняя беременность стоила ей многих сил, помимо этого королеву печалила потеря ребенка. Новость о том, что 16 октября 1793 г. казнили ее сестру Марию Антуанетту — с которой они детьми играли вместе в Вене — подкосила Марию Каролину окончательно. Ее охватила ненависть к парижским цареубийцам: «Я желаю, чтобы этот бесчестный народ изрубили на куски, стерли с лица земли, опозорили, не оставя от него ничего, по крайней мере в ближайшие пятьдесят лет. Надеюсь, что божественный гнев обрушится на эту Францию». Под гравюрой с портретом любимой сестры королева написала: «Я буду мстить до гроба». И до самой смерти не утихла ее скорбь, не зарубцевались раны.

Тем не менее неудачи и страдания не укротили неуемную энергию Марии Каролины. «Господу угодно покарать нас, — снова написала она. — Но, пока в моей лампе остается масло, я буду выполнять свой долг». Поступали дурные вести: в конце 1793 г. Коалиция[118]терпела одно поражение за другим. Было и отчего гневаться: Генуя объявила о нейтралитете, зять королевы эрцгерцог Тосканский питал слабость к Франции. Казалось, сам Везувий записался в союзники постылой Республики: в июле 1794 г. страшные извержения, сопровождавшиеся землетрясением, посеяли в стране панику. Мария Каролина была несокрушима. «Я буду скорбеть, — повторяла она, — но выполнять свой долг до самой смерти».

Утешительницей королевы явилась ее новая фаворитка леди Гамильтон. Эмме, которая была поначалу любовницей, а затем стала женой английского посла в Неаполе Уильяма Гамильтона, едва минуло 30, и многим кружили голову ее «небесная» красота, талант певицы, искусство изображать в «позах», завернувшись в драпировку на манер греческой статуи, шедевры самых известных художников античности. Ее обожал немолодой муж, которым она крутила, как угодно, и восхищалось небольшое неаполитанское общество. Леди Гамильтон стала доверенным лицом Марии Каролины и ее неразлучной подругой. Во дворце, в театре, на публичных прогулках красавица Эмма была подле королевы. «Уже долгое время, — говорила та, — я живу возле нее, и наша близость длится больше двух лет». Враги королевы были даже уверены, что двух женщин соединяет сапфическая любовь. Но в те трудные времена их связывала в первую очередь политика. Леди Гамильтон признавалась в одном из писем: «В результате ситуации, в которой я тут нахожусь, я попала в политику. [Королева] любит Англию и выказывает большую привязанность нашему ведомству; она желает продолжать войну, поскольку это единственное средство извести отвратительную банду французов»[119]. Обеих женщин одолевала ненависть к революционной Франции.

Мария Каролина не любила всех, кто заключал какие бы то ни было договоры с ее врагом. А победы, которые одну за другой одерживала Франция (оккупация Бельгии, Ниццы и рейнских стран) разбили Коалицию и заставили ее участников хором молить о мире. Пруссия, Голландия, а затем Испания подписали каждая в период с апреля по июль 1795 г. по договору с Республикой. Из противников Франции оставались только Англия, Пьемонт, Австрия и Неаполь. Мария Каролина злилась на испанского короля Карла IV, которого она всегда терпеть не могла, и не утруждала себя подбором слов: «Испания показывает себя дурно… Она спекулирует миром… Она потеряна, обесчещена для друзей и врагов». Эти твердые решения предназначались и для тех, кто, в свою очередь, поддавался аналогичному искушению заключить мир. Мария Каролина старалась как можно громче заявить о своем негодовании, поскольку она успела понять, что, соблюдая максимальную секретность, Фердинанд и министр Актон уже пробовали обсуждать с французскими дипломатами сепаратный мир. Ее успели обойти король, которому было милее спокойствие, нежели дальнейшее сопротивление врагу, и его первый министр, в очередной раз показавший свою неблагодарность. «Я от всего сердца желаю, чтобы ничего не изменилось», — отчеканила Мария Каролина.